— У тебя глаза слипаются, надеялся, что я не замечу? — в голосе слышен смех.
Ну, если честно, да. Надеялся.
Просто ему слишком тепло от всех этих роящихся мыслей, что он нужен, тепло от того, что ветер заглядывает в комнату, но не пробирает, как летняя прохлада, тепло от окутавшего тишину голоса.
Отложенную книгу провожает на диван рядом тихий шорох, шелест страницы и загибаемого уголка. Взрослые обычно так не делают. Взрослые берегут вещи. Слепой запрокидывает подбородок, как если бы мог проводить взглядом, как везучий шорох, закрытую историю, и натыкается макушкой на чужую руку.
— Спокойно, я тебя не прогоняю, — Лось снова улыбается, и в голосе это слышно. — Если хочешь, можешь остаться тут, пока твои кино смотрят. Уверен, твой друг тебе потом всё в таких красках расскажет, что Клинту и не снилось.
Чужая ладонь накрывает макушку полностью. Треплет покровительственно по волосам. Слепой благодарно улыбается. Неумело растягивает губы — ему самому кажется, что это жутко, но раз другим это нравится, если Лосю кажется, что улыбка в человеке это с какого-то вдруг перепуга важно, то он будет стараться. Даже лучше стараться, чем старался полюбить унылую книжку. Честное слово, что за бредятина эти ваши «Маугли», да он примерно с тем же самым каждый день сталкивается.
Ему не надо говорить, что он хочет остаться. Его взрослый слишком мудр, чтобы этого не понять.
Он слушает рассорившихся под подоконником воробьёв, слушает потерявшийся в ветвях ветер и тихое пение почему-то вдруг любящего его — правда-правда! — старшего. Лось тихо бормочет, недовольный, выплетая из длинных грязных прядей затерявшийся листочек, говорит что-то про ванную и какие-то скучные нудные правила, которые всё равно не делают его одним из тех, неправильных, взрослых, коих большинство. Прядки путаются в огрубевших пальцах, как падающие на голову листочки. Большой и указательный пальцы зацепляют по прядке, скользя по всей длине, отчего очень щекотно и очень, очень приятно. Слепой проваливается в полудрёму. Старается не засыпать — это тёплое состояние между сном и явью хочется зацепить, продлить. Во сне время идёт быстрее, поэтому спать сейчас нельзя. Голос над ухом напевает что-то очень весёлое, что-то привязавшееся с утра из-за неосторожно включённого за завтраком радио. Слова в песне стягиваются в одно, гулом заполняя мысли. Дремотное состояние становится всё теплее и невесомее, в него хочется провалиться полностью, и требуется усилие воли, чтобы держаться.
— Лось, ты здесь? — дверь хлопает, когда её грубо пинают, взбудоражено и с каким-то диким восторгом. — Ты не видел Сле…
Голос обрывается, замирает где-то там, на пороге, не пересекая комнату. Слепой досадливо морщит нос, сворачивается клубком, прячет лицо в чужое колено. Только вопреки его досаде, дремотное чувство не успевает рассеяться, когда убранная было ладонь возвращается обратно, накрывает собой висок и затылок почти полностью, прячет от бешеного мира. Слепой благодарен за это Лосю — понимающему, читающему не только тексты книг. Плечи опускаются, а белёсые глаза — слипаются снова.
— Он что, спит? — голос слышится почти над ухом, благо, Кузнечик догадался перейти на шёпот.
— Нет, — Лось усмехается, опускает взгляд на протяжно зевающего ребёнка, уютно пристроившегося у него на коленях. — Пока, — добавляет он.
— Я хотел рассказать ему про фильм, — голос Кузнечика такой разочарованный, что Слепому хочется фыркнуть со смеху.
Ну только тогда ему придётся про фильм этот несчастный слушать. С шуршанием Кузнечик забирается на диван рядом, прислоняется к чужому плечу. Трётся щекой.
— Завтра расскажешь. Сегодня разрешаю лечь попозже, не думаю, что ты сейчас уснёшь.
— Там Волк возомнил себя индейцем, — Кузнечик хихикает.
— Беги к остальным, — Лось хлопает Кузнечика по плечу мягко, и голос снова становится тише. — я перенесу его к вам, когда уснёт покрепче, хорошо? Утром наговоритесь.
— Хорошо, — голос звонкий, и Кузнечик тут же ойкает, когда Слепой дёргается от неожиданности. Голос срывается на противно громкий шёпот. — Доброй ночи.
Он убегает, благо, не хлопая громко дверью, и его шаги, как равно и вся надоевшая реальность постепенно сворачиваются и тонут в тихом шелесте листьев, в тёплом пении и тяжёлой, ласковой ладони.
========== 12. Серёжка (Табаки, Лорд, Сфинкс, Слепой) ==========
— У тебя появилась невероятная возможность меня помучить.
Лорд переводит взгляд с бешеных, наверняка не совсем трезвых огоньков в глазах Табаки на блеснувшую в свете настольной лампы иголку в его руке.
Моргает.
— Что? — переспрашивает он, неуверенно косясь на остальных.
Те подло делают вид, что в комнате их нет, да и не было никогда.
— Ты же её не упустишь, — Шакал подносит иголку к лицу Лорда, отчего тот отшатывается.
Гордость гордостью, а страх перед дикими выходками Табаки никто не отменял.
— Чего ты от меня хочешь? — говорит он вдруг охрипшим почему-то голосом.
— Мне нужен кто-то смелый и не жалеющий ближних своих, — поясняет Шакал, подкатывая Мустанг поближе. — Кто-то, кому раз плюнуть причинить боль, кто не станет жалиться над мольбами о помощи, кто не… опусти руку, Слепой, я уже выбрал Лорда и отвешиваю комплименты ему, чтобы уговорить.
Выдав свои планы, он расплывается в пугающей улыбке чеширского кота. Ничего хорошего Лорд от этой улыбки не ждёт.
От её обладателя тоже.
— Правое, — говорит Табаки и дёргает себя грязными пальцами за мочку уха. — Вот тут, одну. Сможешь?
И снова протягивает Лорду иголку.
— Ну пожалуйста! — приводит свой последний оставшийся в запасе аргумент он.
Лорд нехотя берёт из его рук иголку, понимая, что после этого пути назад уже нет.
— Если вы занесёте туда грязь, его ухо разбухнет и станет размером с голову, — подаёт голос с общей кровати Сфинкс. — поэтому я бы…
Голос приглушается безошибочно накрывшей его рот ладонью валяющегося рядом Слепого.
— Не слушайте, я хочу знать, что будет. Дерзайте.
Подбодренный вожаком Табаки елозит вперёд-назад. Лорд тихо вздыхает, косится на благоразумно спрятавшего голову под подушку Македонского, на явно ждущего криков и брызг крови Слепого и на Сфинкса, который буравит того взглядом.
— Хорошо, — кивает Лорд и поворачивает настольную лампу.
Сфинкс поворачивает голову, кусает зажавшие рот пальцы и резко садится, пока Слепой возмущённо шипит.
— Обработайте хотя бы спиртом! — требует он.
— Иголку или ухо? — растерянно уточняет Лорд.
— Желудок, — советует Слепой, хищно улыбаясь. — Такое на трезвую голову делать вредно, можно и передумать.
========== 13. Вернут (Табаки, Слепой) ==========
Подбородок утопает в мягкой подушке, вместо того чтобы опереться на неё, как о твёрдую поверхность. Табаки досадливо фыркает, отчего лёгкое перышко слетает с чёлки. Покрутившись в воздухе, опускается перед глазами на подушку. Табаки скашивает глаза по-дурацки к носу, разглядывает своевольное перышко и, снова фыркнув, зарывается в подушку лицом.
В комнате никого — обед Табаки никогда не пропускает, и, скорее всего, состайники вернутся к нему с горой бутеров, если, конечно, он не слишком о них хорошего мнения. Может, кто-нибудь потреплет по плечу, скажет волшебное «да ты не грусти», и всё пройдёт.
Комнату через несколько минут наполнят голоса.
И одного из них хватать чертовски не будет.
Табаки слышит, как открывается дверь, но голову от подушки не поднимает. Вернувшийся идёт тихо, по крадуче тихому звуку босых шагов Табаки понимает сразу: Слепой.
Кровать скрипит под чужим весом. Табаки чувствует холодную ладонь, осторожно скользящую на спину. Длинные пальцы поднимаются к затылку, проводят по слегка вьющимся волосам, натыкаются на мелкую косичку с деревянной бусинкой.
— Табаки, — негромко зовёт Слепой.