Я смущенно отвожу взгляд. Чего уж теперь таиться, если выдала себя с потрохами. Идиотка.
— Ну и какого хрена ты тогда тут высиживаешь. Руки в ноги и вперед. Я прикрою. Запомни, в таких вопросах я всегда на твоей стороне, — клянется Грызлова.
Глупо, но я почему-то ей верю. Она не расскажет.
По крайней мере, не раньше меня.
Глава 19
Убив почти час на дорогу до Сити, я сталкиваюсь еще с одним препятствием, обскакать которое у меня не выйдет, даже если выломаю дверь в Варькин офис. По одной простой причине — ее там нет.
Ее, блядь, там нет.
И не было.
У Мальвины гребаный выходной, а россказни о придирчивом задроте — сплошное вранье. Зачем и почему она отбрила меня, используя такую тупую отмазку — за гранью моего понимания. Рассчитывала, что сольюсь и не приеду? Пиздец, если так.
Спустившись в подземный паркинг, сажусь в тачку и, усмирив разверзнувшийся ураган недоумения и гнева, набираю ее номер. А она, словно испытывая мое терпение на прочность, берет трубку только с седьмого гудка. За считаные секунды я успеваю придумать такого, что мозги дымятся. Начиная с того, что Варя банально слилась, и заканчивая побегом стоматолога из больнички. Я бы на его место тоже ее ни на минуту одну не оставил…
Правда, что ли?
Оставил же.
И не раз.
И место свое другому добровольно отдал, а сейчас вдруг собственнические замашки проснулись?
— Слава богу, — с облегчением выдыхаю я, услышав ее тихое: «да». — Все в порядке? Я тут себе всяких ужасов насочинял, в паранойю ударился.
Но все оказывается до абсурда прозаичнее.
— Испугался?
— Еще как, Варь. До седых волос меня доведешь, зараза бессовестная. Ты где?
— Дома. Собираюсь к тебе, — невозмутимо отвечает эта невыносимая женщина. — Ты еще ждешь или последовал моему совету?
— Я, блядь, в Сити. Офис твой чуть не взломал.
— Прости.
— Прости? Тебя кто так врать научил?
— Ты, — выдает она.
— Неправда, — оскорбленно протестую я.
— Снова врешь, Красавин, — приглушенно смеется Варька, и на душе сразу резко теплеет.
Не могу на нее злиться, хоть убейте. Пусть чудит, сколько душе угодно, лишь бы была, лишь бы не исчезала. Потому что без нее — арктическая мерзлота и промозглая осень. Без нее пустота и мрак. Без нее я нахрен сдохну. Слягу с инфарктом в мои-то молодые годы. И про седые волосы я не шутил. На висках уже пробиваются — от одной только мысли, что Варька снова спасует и сбежит от меня, сверкая пятками.
— Я тебя заберу и не вздумай отпираться, — с напором говорю я.
— Хорошо, — соглашается она смиренным голоском. — Не злись, пожалуйста. Это спонтанно получилось.
Охуеть. Думаю, Варюша чуток лукавит и спонтанностью тут и не пахнет. Нервы она мне потрепать решила, ну и заодно реакцию проверить. Преуспела, зараза. И в том, и в другом.
Двадцать минут по Садовому кольцу, и я почти на месте. Звоню Варьке, предупреждаю, чтобы выходила, а она требует забрать ее возле станции метро. Словно меня кто-то знает в ее дворе. Конспираторша, блин.
— Привет, — забравшись в салон, невинно улыбается, а я подаюсь вперед и жадно вгрызаюсь в ее теплые губы, съедая клубничный блеск. Забираюсь ладонями под спортивную олимпийку и сдавленно рычу, не обнаружив под ней бюстгальтер. Бессердечная ведьма.
— Это жестоко, Варь. Кто так, вообще, делает? — пощипывая затвердевшие камешки сосков, мученическим тоном хриплю я. — Специально место людное выбрала? Вокруг толпа, а мне пиздец, как приспичило тебя трахнуть.
— Потерпишь, Красавин. А будешь жаловаться, в следующий раз явлюсь в скафандре, — хитро ухмыляется Варя, красноречиво уставившись на мою раздутую, словно парус, ширинку. — Ты вроде бы фильм собирался смотреть?
— Только если с нами в главной роли, — боднув ее лбом, учащённо дышу, словно пробежал стометровку.
Молния болезненно впивается в окаменевший член, мысли съезжают в горизонтальную плоскость, а руки на Варькины бедра, обтянутые узкими джинсами. Могла бы юбку одеть. Быстрее бы пробрался к розовым трусишкам. А в том, что она сейчас в них, я готов поклясться.
— Склоняешь меня к съемкам домашнего порно? — игриво стукнув по моим ладоням, Варя с фальшивым осуждением качает головой. — Испортил тебя Париж, Красавин. Свобода нравов до хорошего не доводит. Распутство, вседозволенность и гендерная неопределённость.