Последние семь лет я жила без особых потрясений. Как и абсолютно всех людей на планете меня периодически штормило и случилась проблемы, требующие экстренного вмешательства, но они были решаемы и понятны, и не разносили мою нервную систему в щепки.
Я всегда понимала, что делать дальше, какие совершить действия, чтобы исправить нестабильное положение и разумным путем найти выход из кризиса. Я гордилась своей обретенной выдержкой и способностью аналитически мыслить и прогнозировать жизнь на годы вперед. Я считала, что у меня получается соблюдать идеальный баланс между построением карьеры и поддержанием экологичной атмосферы внутри семьи. Я была уверена, что никто и ничто не сможет пошатнуть мой с таким трудом выстроенный понятный и уютный мирок. Боже, да я даже с Грудиниными долгие годы умудрялась сосуществовать без острых конфликтов, засунув свое обострённое чувство справедливости куда подальше. И все ради того, чтобы удержать этот самый баланс и оградить мою семью от лишних встрясок и выяснений отношений.
А что теперь?
Что, черт возьми, мне делать теперь?
Как найти пресловутый правильный выход, если я сама себя не контролирую, не узнаю и не понимаю.
С меня словно сняли кожу и сорвали защитные шоры с глаз, показав реальность, о существовании которой я давно забыла. И не хотела вспоминать. Клянусь, это правда. Какой-то месяц назад меня целиком и полностью устраивала моя устоявшаяся размеренная жизнь. Я чувствовала себя счастливой матерью, заботливой женой и успешной женщиной, которая много добилась своим физическим и интеллектуальным трудом.
Меня устраивало всё, абсолютно всё, что я имею. Боже, это же так легко понять и настолько очевидно, что нелепо даже объяснять. Многие, кто имел за плечами слепую сумасшедшую любовь и взрывные отношения, отставившие выжженную дыру в сердце, навсегда закрывают в себе тягу к подобным встряскам. Это своего рода выработанный иммунитет, инстинкт самосохранения и потребность в тихой гавани, где редко случающиеся шторма набирают не больше трех баллов.
Вы спросите, как меня такую практичную, разумную и осознанную угораздило проснуться в постели с любовником, лоб в лоб столкнуться с его женой, испытать при этом ни стыд, ни желание провалиться под землю и побежать в церковь замаливать грехи, а жгучее желание вцепиться в ее светлые ухоженные космы и расцарапать кукольно-красивое лицо?
Так вот — у меня нет ответа на этот вопрос, как нет и объяснения тому, что в моей голове не зародилось ни малейшего желания попросить прощения у женщины, мужа которой я незаконно и нечестно присвоила себе на целую неделю. В моем перекошенном представлении подлая разлучница не я, а щипаная выдра, занявшая в жизни Красавина мое место. Мое!
Разве это не абсурд? Не безумие? Драться за женатого мужчину, имея при этом законного мужа? Да, до драки дело не дошло. Макс удержал взбешенную Киру, не позволив ей начать потасовку, но я была готова…
Я, черт возьми, хотела надрать ей зад и проредить белокурую шевелюру. Господи, откуда во мне взялось столько животной кровожадности?
Где та стабильная целеустремлённая и уравновешенная Варя, которой я была на протяжении многих лет?
Как ее вернуть?
И нужно ли возвращать?
— Вам плохо? — вежливо интересуется таксист, заметив мое взвинченное состояние.
Прозвучавший вопрос точь-в-точь повторяет другой, заданный другим таксистом и в другом такси. Без малого девять лет назад. Тогда я тоже уезжала от Макса с разбитым сердцем, оплакивая свои мечты о белобрысом принце, не подобравшем глупой Золушке ни одной роли в придуманной мной сказке.
Удивительно, но я слово в слово помню, что ответила в тот самый страшный день своей жизни.
«Я умираю, но это пройдет. Когда-нибудь обязательно пройдет.»
В тех моих словах была доля правда. Прошло многое: острая боль, разочарование, чувство потери и горькая обида… Но не всё. Осталось главное — то, что не могли стереть ни годы, ни устаканившаяся ровная жизнь, ни построенная на уважении любовь к мужу и безусловная — к сыну.
Часть моего сердца по-прежнему принадлежит моему белобрысому принцу, и я вряд ли когда-нибудь смогу выдрать его оттуда.
— У вас что-то болит? Тут недалеко больница. Могу отвезти, — не дождавшись ответа, беспокоится неравнодушный таксист.
— То, что у меня болит, не вылечит ни один врач, — с вымученной улыбкой отзываюсь я, внезапно словив необъяснимое облегчение.