— Полгода, — поковырявшись в памяти, отвечаю я. — Может, чуть больше. Они не пострадали? — горло перехватывает от волнения, за грудиной саднит, словно чертов осколок все еще торчит в паре миллиметрах от сердца.
— Ваши коллеги сейчас находятся на лечении в Джизане, их жизни ничего не угрожает, — Никитин делает паузу, позволив мне выдохнуть и переварить информацию. Вопросов по-прежнему до хрена, но парни живы — это главное. — Вероятно, им придется там задержаться, — продолжает майор, не сводя с меня препарирующего взгляда. — У службы внешней разведки Эл-Рияда есть вопросы к вашим друзьям.
— Какие вопросы? — прочистив горло, напряженно уточняю я.
Это какой-то бред. Каким боком разведка Саудовской Аравии имеет отношение к гуманитарному грузу из Франции? Разумеется, я в курсе, что конфликт между саудитами и йеменскими хуситами тянется не одно десятилетие, но причем тут наша съёмочная группа? Мы сопровождали грузовики с продуктами питания и медикаментами в голодающую страну, а не колонну с боеприпасами для военных Йемена.
— Мне неизвестно в чем конкретно их обвиняют. Пикард и Девиль — французские поданные. Пусть ими занимаются соответствующие спецслужбы. Моя первостепенная задача — вы, Максим, и ваша безопасность. — заявляет Никитин. — Не думайте, что было легко договориться со службами Эр-Рияда о вашей депортации в Иран. Пришлось задействовать ГРУ[9].
— С чего вдруг такая повышенная забота о моей скромной персоне со стороны российских спецслужб? — я недоверчиво прищуриваюсь, снова тревожа свежие швы, наложенные на правую сторону лица.
— У вас весьма влиятельные покровители, Максим.
— Это какая-то ошибка, — скептически усмехнувшись, я отрицаю нелепое заявление.
— Ошибка исключена, — глядя на меня исподлобья, утверждает майор.
Пульсация в башке усиливается, в мыслях — полнейший кавардак. У меня нет и никогда не было никаких связей в органах. За три года я всего два раза появлялся в Москве и общался исключительно с членами семьи. Поэтому то, что говорит Никитин, звучит как полнейший абсурд.
— Кто? — сглотнув вязкую слюну, пытаюсь прояснить, о каких высокопоставленных покровителях речь.
— Ответы на подобные вопросы не входят в зону моей компетенции. Я всего лишь выполняю приказ.
Никитин переводит взгляд на свой телефон, где высвечивается входящее сообщение. Прочитав послание, майор меняется в лице и переключает свое внимание на меня. Смотрит изучающе и с особым пристрастием.
— Завтра вас доставят медицинским спецбортом в Бурденко[10]. Лечение продолжите там. Доктор Чамран подготовит вас к перелету.
— Я под подозрением?
— Нет, — отрицательно качает головой Никитин, но я склонен придерживаться другого мнения.
— Место моей постоянной работы — Париж. Я могу продолжить лечением там.
— Вы вернетесь туда, как только выпишитесь из Бурденко.
— Я могу отказаться?
— Нет, — ледяная улыбка приподнимает уголки мясистых губ.
— А получить свой телефон?
— Ваш телефон и все материалы изъяты во время эвакуации в Джизан. Боюсь, что вернуть их не получится.
— Мне нужно связаться с офисом агентства и сообщить о случившемся, — настаиваю я.
— Они в курсе. Вам предоставлен бессрочный отпуск до конца реабилитации. — Майор резко поднимается, окидывая меня нечитаемым взглядом. — Всего доброго, Максим. Желаю вам легкого полета и скорейшего выздоровления.
Перелет я переношу сносно, пребывая в каком-то коматозном состоянии, блуждая между сном и явью. Перед посадкой в самолет, куда меня как немощного инвалида загрузили на носилках, молчаливая медсестра в хиджабе вколола мне лошадиную дозу снотворного. Подозреваю, что в шприце было что-то еще, влияющее на когнитивные способности. Мои эмоции словно приглушены, реакции заторможены, в мыслях штиль и пустота.
До Бурденко меня доставляют на вертолете, как важную, мать его, персону. Размещают в отдельной палате. Безучастно отмечаю, что конвоя за дверью нет. Не понимаю хорошо это или плохо. Мне все равно.
Пытаюсь сфокусироваться на какой-нибудь четкой мысли, но ни черта не выходит. Снова погружаюсь в полудрему, равнодушно наблюдая за суетящимися вокруг меня медиками в белых халатах. Они о чем-то оживленно переговариваются, проводя с моим телом безболезненные манипуляции.
Я не понимаю ни слова. Голоса доносятся до моего сознания сквозь белый шум, перекрывающий все остальные чувства. Безразлично предполагаю, что меня скорее всего накачали седативными препаратами, снижающими активность центральной нервной системы.
10