Мамочки, какой бес в него вселился? Нормально же общались…
— Ты сказку перепутал, Красавин. Золушку по углам никто не зажимал, — лепечу я, парализованная обрушившимися на меня эмоциями.
Ноздри забивает запах дыма, специй и возбужденного самца. Сколько раз я по ночам фантазировала, чтобы Влад проявил подобную прыть? Но в самый кульминационный момент перед глазами вставало совсем другое лицо.
Боже, как же потом я грызла себя за эти похабные мысли, а они возвращались снова и снова. Чем сильнее я пыталась их гнать от себя, тем чаще…
— Давай придумаем новую сказку, Варь, — склонившись к моему лицу, ухмыляется Макс, обдавая губы горячим дыханием. — Для взрослых. Только для нас двоих, — искушающе шепчет этот дьявол.
Он даже пальцем меня не коснулся, а я уже судорожно ищу себе оправдания, почему позволю ему… Черт, если бы я знала, что так глупо встряну, ни за что бы сюда не пришла. Или именно этого я подсознательно и хотела? Инга всего лишь упомянула, что вечером у ее дочери школьный спектакль, а я уцепилась за ее слова и вызвалась самостоятельно заняться оформлением. А у меня межу прочим, тоже дома обожаемый сын, с которым сейчас сидит Влад, пока я тут занимаюсь не пойми чем, как последняя…
Варя, не будь дурой. Опомнись! Это же Красавин, он пережует тебя и выплюнет, а что потом?
Как ты сможешь смотреть в глаза мужу и сыну?
А себя сможешь когда-нибудь простить?
Зачем тебе эта грязь?
Что же делать? Бороться? Кричать? Дать пощечину?
Мысленные оплеухи не срабатывают, и я не делаю ровным счётом ни-че-го.
В голове туман. Язык словно прилип к небу. Мне невыносимо жарко, когда порочный взгляд Макса сползает в ворот моей рубашки. Грудь бурно вздымается, соски становятся гиперчувствительными и предательски проступают под одеждой, что не ускользает от его внимания.
Оторвав ладонь от стены, Макс властно обхватывает пальцами мое горло, прожигая насквозь жёстким подавляющим взглядом, в котором столько черной похоти, что я безвольно плавлюсь, превращаясь в жалкий уголек.
— Ты все время была в моей голове, — хрипло признается Максим. — И чем дальше я бежал, тем ярче становился твой образ. Я пытался приучить себя к мысли, что ты не моя, но ни хуя не вышло, Варь.
Не понимаю, что он такое говорит. Его губы преступно близко. Тону в ощущениях. Господи, как же я его хочу. Отчаянно, до боли, дрожи в коленках, спазмов в животе и потопа в трусах, но не могу… не могу себе позволить. Это какое-то неизлечимое помешательство, длинною в годы.
— Если бы я мог прожить еще одну жизнь, я бы провел ее с тобой, а в этой постоянно лажаю. Без тебя пресно и тускло. Ты мое солнце, Варь. Напрасно я искал его в пустынях. Оно все время было здесь… — его полное горечи признание горит на моих губах, а в следующую секунду он жадно целует их, нагло скользнув языком в мой рот.
Нечестно. Он не имеет права на эти слова. Бессмысленно, жестоко и слишком поздно. Беспомощно мычу, упираясь в мускулистую грудь кулаками. Это мой максимум. На большее сопротивление я не способна.
Слабачка.
Никчёмная жалкая слабачка.
Красавин напирает сильнее, немыслимым остервенением вгрызаясь в мои губы, впечатывая меня в стену и подсаживая на вклинившееся между ног колено.
Я задыхаюсь, непроизвольно расслабляя пальцы и хаотично блуждая ладонями по крепким грудным мышцам. Нетерпеливо распахиваю его пиджак, дергаю пуговицы на рубашке. Как же их много… Кто, вообще носит деловой костюм в тридцатиградусное пекло?
Добравшись до горячей кожи, блаженно выдыхаю, прикусывая орудующий у меня во рту язык. Максим гортанно рычит, и этот жутко сексуальный вибрирующий звук доводит меня до ручки. К промежности резко приливает кровь, по телу проходит электрический разряд.
Чувствую себя течной сукой и грязной потаскухой в одном флаконе. Мне ужасно стыдно. Вру, мне плевать. Стыдно будет после, а сейчас я словно в горячке, отвечаю на голодные поцелуи, бесстыже трусь о его раздутую ширинку, жадно изучая пальцами пылающую кожу, под которой перекатываются напряженные мышцы. И резко застываю, нащупав подушечками грубые борозды шрамов. Их почти так же много, как чертовых пуговиц на его рубашке.
— Откуда? — нахожу в себе силы оторваться от его губ и заглянуть в заполнившие радужку черные зрачки. Горячая волна резко откатывается назад, оставляя леденящий душу озноб.
Выплюнув ругательство, Красавин отстраняется. Болезненно скривившись, делает шаг назад и повернувшись ко мне спиной, начинает застегивать рубашку.
— Откуда? — звенящим голосом повторяю я, нервно оправляя одежду и приглаживая растрепавшиеся волосы.