Но я ведь чувствовал, как она дрожала в моих руках, как отчаянно страстно отвечала на мои поцелуи. Это невозможно сыграть и подделать. Ее так же мощно накрыло, как меня. Она бы сдалась и уступила моему напору, если бы не гребаные шрамы. Жестокий принц из прошлого, превратившийся в не менее безжалостное чудовище. Хуже отрезвления в тот момент была жалость в ее глазах. Она меня уничтожила, разнесла мое эго в хлам, и наверное, абсолютно заслуженно.
Ты же хотел, чтобы она была счастлива, Красавин. Так радуйся, у нее все сложилось, а ты облажался по всем фронтам, — глумливо жужжит внутренний голос, подозрительно похожий на кошачий.
«Блин, ты мне эти трусы никогда не забудешь», смеется в голове голос Мальвины.
Не забуду, Варь, но только не трусы, а тебя.
Семейный пикник, обещанный Владом, все-таки состоялся. Не знаю, как ему удалось, но муж меня уломал. После долгих уговоров стена сопротивления рухнула, и я капитулировала. Он так искренне старался, что отказать было бы форменным свинством. С мамой и дядей Сережей договориться оказалось намного проще. Они люди простые, непривередливые и приглашениями от снобов Грудининых неизбалованные.
Если не сильно придираться и закрыть глаза на вытянутые рожи свекров с неестественными словно приклеенными улыбками, то, в принципе, все прошло не так уж плохо. Внушение Влада явно сработало и Грудинины очень старались показать себя гостеприимными и радушными хозяевами.
Мама не заметила никакой фальши, искренне расхваливала уютный интерьер и обстановку дома, поделилась своим фирменным рецептом солянки и с удовольствием налегала на окрошку на сметане, которую я на дух не переношу. А дядя Сережа со свекром даже умудрились договориться о совместной рыбалке в следующие выходные.
Я чуть со стула не свалилась, представив импозантного Виктора Степановича с удочкой в руках, в камышах и в рыбацких резиновых сапогах. Ей-богу, запечатлеть бы этот момент на пленке, так ведь не пойдет же блестящий хирург никуда, а договор — это так, формальность. Все что угодно наплетет, лишь бы единственного сынка не расстроить. Боятся они, что я вобью клин между ними и Владом. Хотя у меня и в мыслях такого никогда не было.
Я не злой человек и обиду в себе долго держать не умею. Если ко мне с добром, то и сама в долгу не останусь. На многое закрою глаза и мигом забуду все неприятные моменты. Особенного отношения я не прошу, не была королевишной, не стоит и начинать. Мне хватит и толики уважения и терпимости. Понимаю же, что людям в возрасте сложно подстраиваться под обстоятельства и находить общий язык с чужими людьми, но за пять лет они даже не попытались, и внук их буржуйский норов не смягчил. Вот, что задевало меня за живое.
Ладно я, но Грудинины же и в адрес Илюшки колкости себе позволяют. И невоспитанный он, и балованный, и с генетикой не повезло. Словно другие дети чем-то отличаются в Илюшкином возрасте. Муштровать и в рамки загонять — это все равно, что на корню убить характер и уникальность ребенка.
А, если вдуматься, чем мои гены хуже? Бабушка у меня тоже врачом была, отец и дед — трудяги, пахали, не покладая рук, чтобы семьи ни в чем не нуждались, а мама — оступилась, да, но и время тогда было тяжелое. Сначала отец умер, потом муж, через несколько лет бабулю схоронили. Она без крепкого плеча осталась и поддержки семьи, еще и с дочкой на руках. А я очень сложным ребенком была. Замечания, выговоры, характер взбалмошный, неуступчивый. Чудила так, что мама не горюй. Вот на нее со всех сторон посыпалось, а опереться не на кого. Отец Эдика Круглова то ли духом слаб оказался, то ли мужского стержня не хватило, не удержал или не хотел прикладывать силы. Его можно понять, зачем ему чужие проблемы, если можно без них?
Соседям проще осудить, чем дельный совет дать, да и просто по душам поговорить. От чужого горя люди шарахались как от огня, самим бы выжить. Может, где-то и иначе было, но в нашем кругу сердобольных не попалось. Вот и выкарабкивались, как могли, пока семейство Красавиных на выручку не пришло. Ну и баба Нюра, пока была жива, радела за нас душой. Скучаю по ней не меньше, чем по родной бабушке. Сколько тяжелых моментов она сгладила своей легкой рукой. И к себе всегда приветит, и покормит, и хлестким словом в чувство приведет.
— Варь, мы поедем, наверное, — шепчет мне на ухо мама, когда Светлана Олеговна убегает на кухню, чтобы принести чай. — У нас на даче теплица незакрытая, а холодает уже. Как бы мне сватам поделикатнее сказать, чтобы не обидеть?