Практически не моргая, наблюдаю, как Мальвина в строгом офисном платье, идеально обегающем ее стройную фигурку, выныривает из салона и агрессивной походкой направляется ко мне. Распущенные волосы треплет ветер, бросая темные прядки в пылающее негодованием лицо. Высокие шпильки звонко цокают по гранитной плитке, крошечная брендовая сумочка при каждом шаге бьётся о ее бедро. А я любуюсь. Я просто ею любуюсь.
— Я тебя убью, Красавин! — Взлетев по лестнице на крыльцо, Варя тычет мне пальцем в грудь, гневно сверкая васильковыми глазищами. Я помню, как подвис на них, оторвавшись от любования крепкой тройкой с бесстыже торчащими сосками и розовыми труселями с говорящим кошаком.
Она уже тогда была ни на кого не похожа. Вздорная, непредсказуемая, острая на язык, бесшабашно юная и ранимая… Такая чертовски ранимая. А я не заметил, не оценил, не пощадил, без спроса забрав с собой осколок разбитого наивного сердечка. Просто так, на память, как сувенир. Кто же знал, что спустя какой-то год она навылет расхерачит мое? Прошло еще восемь, но тот гребаный осколок по-прежнему там. Ни время, ни расстояния, ни другая женщина не выдернули его из моей груди.
— Красивая, Варь, — кажется, я ей это уже говорил, но и черт с ним. Зато от души.
— Ты в своем уме? — хлопнув длинными ресницами, она сначала с подозрением прищуривается, а потом принюхивается.
— Нет, — качнув головой, широко улыбаюсь я. — Мозги на радостях через уши вытекли.
— Очень смешно, — хмыкнув, Варя прячет мелькнувшую на губах усмешку. — Хватит таращиться, Красавин, — оттеснив меня в сторону, по-хозяйски проходит в дом.
Скинув туфли в прихожей, издает блаженный стон и босиком шлепает на кухню, не забыв по пути заглянуть в гостиную.
— Чистенько тут у вас. Долго погром разгребали? — непринуждённо интересуется Варька, сменив наконец гнев на милость.
— За день справились. Целая бригада трудилась. Вика мечтает, что ее к выходным выпишут. Пришлось ускориться, — короткими фразами поясняю я, следуя за ней по пятам.
— Влад тоже мечтает. Это мне? — плюхнувшись на стул, Варя двигает к себе чашку с остывшим кофе.
Кивнув, я прислоняюсь спиной к холодильнику. Скрестив руки на груди, по крупицам впитываю ее образ, вспоминая, как часто она сидела на этом же месте. Я и кружку туда поставил по старой, незабытой привычке. И смех ее помню, и влюблённые глаза, и теплое отзывчивое тело, доверчиво прижимающееся по ночам, и глупые выходки, которые розоволосая Мальвина так виртуозно исполняла.
Я бы сейчас все отдал за какой-нибудь дурашливый экспромт или хотя бы юморную едкую реплику в мой адрес. Мне безумно не хватает той прежней Варьки с душой нараспашку, улыбкой до ушей и хитрющими горящими глазами. А я уверен, что в глубине души она все еще такая, но не со мной, не для меня. И, возможно, не для него тоже.
— Как Вика? — приторно вежливо любопытствует Варя, не спеша переходить к своему срочному делу.
— Лицо раскрашено всеми оттенками синего, но держится отлично. С роли не сняли, поставили пока замену. Я заезжал к ней в обед. Застал там Островского.
— Это тот, который несостоявшийся жених?
— Он, да, — подтверждаю я. — И похоже у них намечается перемирие.
— Простил? — Варя удивленно приподнимает брови.
— Я не стал им мешать. Развернулся и ушел, но раз мужик всю палату цветами завалил, значит, простил.
— Неожиданно, — задумчиво тянет Варя. — Но мне кажется, все равно у них ничего не выйдет.
— Это еще почему? — склонив голову, интересуюсь я.
— Потому что она по своему режиссеру сохнет. И помолвку свою праздновать не просто так его позвала. Я поэтому и удивилась, что с цветами явился сценарист. Я ставила на другого.
— Я даже углубляться в эту тему не хочу. Ну сохнет и сохнет. Надоест когда-нибудь, — пожимаю плечами, скривившись, словно проглотил лимон. Викина личная жизнь надоела мне до оскомины. Жили бы в другом веке я на правах брата в монастырь бы ее упек на перевоспитание.
— Если сохнет, поливать надо чаще, листочки протирать и периодически рыхлить, и углубляться, — с Варькиных губ срывается искренний смех. — Ну и удобрять не забывать.
— Вот эту инструкцию ты всем Викиным мужикам по почте разошли. Может, кто и найдет подход к этой кустарной розе, пока она в шиповник не превратилась.
— Вика живет эмоциями, а не разумом. Даже не надейся выдать ее замуж раньше сорока. Помучаешься еще, братец волк со своей сестрицей-лисицей, — Варька продолжает беззлобно хохотать, напоминая мне ту, восемнадцатилетнюю неунывающую хулиганку с ярко-розовыми волосами и задорным смехом.