– Знаю я эту старую калошу – отпишет квартиру на приют для бездомных крокодильчиков – и доказывай потом. Лучше уж я за ней пригляжу! – говорила она. Мама вообще много чего говорила, отчего у меня волосы вставали дыбом. Вернее, начали вставать теперь, когда я впервые в жизни посмотрела на нее совершенно другими глазами. Усталая, седая женщина с немного отекшим, злым лицом, одетая в старые и очень заношенные вещи, но, кажется, даже не замечающая этого. Я вздрогнула – никогда раньше мне не приходило в голову, что мама в этом вот прожила всю жизнь: в этой маленькой, захламленной, вечно неубранной квартире, с этим мужчиной – моим папой, пьяницей, сидельцем у подъезда. Работа на фабрике за копейки, скандалы, усталость и болезни, теперь уже все чаще дающие о себе знать. Зачем это все? Зачем вообще нужна такая жизнь? Я почувствовала, как от ужаса меня окатило холодом, руки покрылись мурашками, хотя в квартире тепло и даже жарко.
– Что вы тут устроили? – заверещала она, войдя на кухню. – Полная раковина посуды! У тебя что, мать в прислугах ходит?
– Мам, тише, – миролюбиво попросила я. – Катерина спит.
– Господи, ты ее что, уже у нас поселила? Конечно, она для тебя дороже матери!
– Мам, не кричи.
– А я у себя дома! Хочу и кричу! – фыркнула она, разгружая пакет с хлебом и какой-то крупой.
– Да помою я посуду сейчас, – возмутилась я. Неужели это имеет какое-то значение?
– Вырастила на свою голову! Кричи, кричи на мать! Все вы из меня только кровь пьете, – зло бросила она мне, а я только выскочила из кухни, потому что вдруг почувствовала, что если мы еще хоть минуту пробудем вместе, я завизжу. И, конечно, Катерина проснулась, я проводила ее домой, пообещав не реветь и выбросить все из головы.
– Особенно этого твоего… ладно?
– Ладно, я попробую, – кивнула я, а сама пошла гулять – бродить по району, куда глаза глядят. Жизнь показалась совершенно, абсолютно невыносимой. И вот тут, именно в тот момент, когда я почувствовала себя самым ничтожным, самым обделенным существом на свете, он мне и позвонил. Мобильника у меня тогда не было, странно было бы даже предположить, что мать могла бы мне его купить, поэтому позвонил он мне домой. Трубку (о ужас!) взяла мать, и когда я вернулась, уже в темноте, вечером, полная вкусной тоски по лучшему будущему и жалеющая себя на все лады, она сказала:
– Тебе тут звонили.
– Кто? – обмерла я. Мать смотрела на меня напряженно, удивленно и как-то затравленно.
– Какой-то мужик.
– Да? И что он сказал? – стараясь не выдать волнения, спросила я. На самом деле я дрожала, как желе на столике едущего во Владивосток поезда.
– Он сказал, что… – помедлила мать. – Послушай, а кто это такой вообще – Сергей?
– Мам, это мой знакомый. Что он сказал?
– Этому Сергею, судя по голосу, лет тридцать, не меньше. Какой, к черту, знакомый! Ты что творишь? Ты не понимаешь, что вам с ним не о чем говорить? Может, хоть расскажешь матери, что за хрень у тебя в жизни происходит?
– Что ты ему сказала? – окончательно перепугалась я. И уж точно рассказывать ей ничего не собиралась. Катерине – да, а ей – этого мне бы и в голову не пришло. Что она поймет, чем она мне поможет? Только тем, что наорет и опозорит?
– Знаешь, я уверена, что это не дело, – покачала головой она и нахмурилась.
– Нет, но вот почему ты лезешь в мою жизнь? Я уже взрослая и могу встречаться с кем хочу, – запротестовала я. Какая разница, кто мне звонит! Какая разница, сколько ему лет!
– Встречаться? – вытаращилась на меня мать. – Вот, значит, как это теперь называется?! И что, не нашлось кого-нибудь нормального, в институте хоть? Что у тебя может быть общего с этим мужиком? Ты с ним спала? Признавайся!
– Это мое дело! – взвизгнула я, побелев от ярости и стыда. Дело в том, что как-то так получилось, что на самом деле я вообще еще ни с кем никогда не спала. И это был отдельный и весьма мучительный для меня вопрос. Я точно не хотела бы это ни с кем обсуждать, особенно с матерью. Особенно с моей.
– Какая ты стала… деловая! – зло рассмеялась она.
– Что он сказал?
– Побежишь к нему? – хмыкнула мать, отступив. Видимо, видок у меня был весьма исчерпывающий. – Поманит – а ты и побежишь!
– И побегу, – кивнула я.
– На, держи, – вздохнула она, протянув какую-то бумажку. – Беги звони. Только потом не жалуйся.
– И не подумаю, – ответила я, схватив номер телефона. Все мое недавнее настроение, вся вселенская печаль и жалость к себе, бедняжечке, испарились в один миг, когда я набрала его номер.
– Сергей? Это Диана.
– О, Динка, привет. А я тебе позвонил, но там какая-то женщина сказала, что тебя нет. Ты где по ночам бродишь? Я, может, ревную! – веселым голосом поддел меня он, а я таяла, таяла от одного звука его голоса. Он был совершенно особенным на фоне всех, кого я знала до этого – мальчишек, с которыми мы целовались на лавочке на детской площадке за пунктом приема стеклотары. Да, он был взрослым и обладал тем, что называется харизмой. Что-то такое в голосе и в глубине голубых глаз сразу и навсегда располагало к нему.