***
Гермиона буквально подскакивает на своей уютной и мягкой постели, чудом не падая на пол. Её тошнило, по телу стекал холодный пот, а по рукам бегали мурашки страха. Да что там мурашки! Девушке казалось, что её волосы стали дыбом, так жутко и страшно было. Но это… это было так…
Как?
О, она могла подобрать миллионы эпитетов!
Здорово.
Великолепно.
Невероятно.
Непревзойденно.
Невозможно.
И так… волнующе!
Гермиона в ярости помотала головой. Это ведь не её мысли? Не её же?..
Блэквуд вздрогнула от сомнений в собственных мыслях. Это пугало даже больше, чем содержание её сна. Даже больше того, что ей и в прям понравилось то ощущение почти что безграничной силы, что присутствовало в её сне. Она не была уверена, что она – настоящая она, если сказать вернее – должна испытывать то, что ощущает сейчас. Отвращение – вот, что она могла бы понять. Но не радость и почти щенячий восторг от… от чего? От силы, от власти, от… возможности убивать…
Бывшая Гриффиндорка готова была поспорить на что угодно, что даже тошнит её не потому, что она убила во сне ребёнка и его мать, а по другой причине.
Экз-Грейнджер поморщилась, посмотрев на своё измученное и изнеможенное лицо в зеркале.
Что это вообще было?
В глазах на мгновенье – прям как в её сне – мелькнули алые искры.
Алые…
Мерлин!
Гермиона отскочила от зеркала, как от прокаженного, разве что не перекрестилась. Озарённая осознанием, девушка не знала даже, что думать, не то, что, как поступить.
Нет-нет-нет, он же не мог?..
Мог.
Ещё как мог.
Да уж. Было глупо надеяться, что, раз уж Тёмный Лорд не предпринял что-то в первые трое суток, то её контролировать будет лишь Тёмная Метка.
Но… это!
Впервые стало действительно очень страшно.
И больше всего пугало то, что ей – внутренней ей – это всё нравилось. Чертовски нравилось!
***
В помещении после очередного собрания остаётся лишь Волдеморт, Беллатриса и Гермиона. Не то, чтобы её просили остаться, но она каким-то шестым чувством ощущала, что другого шанса задать интересующие её вопросы не будет.
— Что вы со мной сделали? – вырывается наглое, вместо более аккуратного: «Что со мной происходит?». Риддл смотрит странно, будто уже не ставя под сомнения её преданность. Собственно говоря, если её подозрения верны, то у него есть все причины для этого. Мерлин, как бы она хотела, чтобы это оказалось не правой!
— Думаю, ты и так уже догадалась, какая честь тебе выпала, Гермиона… - шипяще произносит Тёмный Маг, даже не думая как-либо реагировать на грубость. – Или ты думаешь, я не в курсе, что именно искали весь год старик и мальчишка?
— Естественно, в курсе. – принимает правила игры Экз-Грейнджер. Просто не видит смысла отпираться, раз уж маг знает об этом факте, да и попробуй она сыграть в дурочку – лишь навлекла бы беду на себя. – Но, Мой Лорд, - девушка уже даже не удивляется тому, как легко произносить это вслух. В конце концов, это не так уж и трудно, если не включать лишнюю гордость. Гордость – не противозаконно, конечно, но довести может до не очень хороших последствий, особенно, когда ты сам себя загнал в ловушку. Что странней, так это спокойствие, что она ощущает рядом с Тёмным Лордом. Раньше она не чувствовала страха по той простой причине, что думала, что всё равно будет убита, и ей нечего терять. Потом, уже после принятия Метки, вернулось здравое опасение, которое вновь переросло в страх, стоило адреналину в крови закончиться. Но теперь страха не было. Это было ещё одним тревожным звоночком. – почему вы выбрали для столь необычной роли меня?
— Странно, ходили слухи, что ты умнее большинства своих сверстников. Ты дружила с Поттером, и он тебя не тронет. Как бы не хотел меня уничтожить.
С этим девушка была готова поспорить. Иногда у неё фантомно болела спина, будто в неё вновь и вновь ударяется Сектумсемпра Гарри. Не тронет? Отнюдь. Скорее убьёт при первой, даже малейшей возможности.
— Он ненавидит меня. – всё-таки говорит девушка. А вот это правда. Наверное, крики о том, как Поттер ненавидит её, не слышал только глухой и ленивый. Она неосознанно поморщилась.
— Тебе противно, девчонка? – нечеловеческая бледная кисть руки с длинными ногтями внезапно оказавшегося рядом с девушкой Волдеморта поднимается в воздухе, приближаясь к лицу Гермионы, и жесткой хваткой придерживает её подбородок, заставляя глядеть прямо в алые глаза напротив.
Почему-то не возникало даже вопроса о том, о чём же спрашивает маг.
— Нет, Мой Господин. – говорит Блэквуд, и это правда. Противно от осознания, что она – крестраж Волдеморта, почему-то не было. Было много чего другого. Гордость от того, что эта честь выпала именно ей, воодушевление от собственной правоты, чувство эфемерного счастья от того, что в ней есть хоть частичка силы этого невероятного мага перед ней. «Мой Лорд» - звучит не так торжественно, как «Мой Господин», поэтому девушка использует именно это обращение, ведь она так рада, что выбрали именно её для такого невозможного события! Девушка даже не заметила, как губы слегка дрогнули, чуть не расплываясь в немного глупой, сумасшедшей улыбке человека, окрылённого силой и мощью. Волдеморт отходит от девушки, вновь садясь на свой трон, рядом становится Лестрейндж, с любопытством посматривая на девчонку, ставшую вместилищем частицы Души её любимого Лорда.
«Будет в высшей мере весело посмотреть на реакцию Мальчика-Который-Выжил, когда он увидит свою подругу в наших рядах.» - мелькает мысль в голове Беллы, и женщина начинает улыбаться так же сумасшедше, как ещё недавно улыбалась девушка напротив неё.
***
Что она чувствует сейчас? Пожалуй, её состояние можно описать одним словом – опустошение. Опустошение от того, что случилось, от того, что уже произошло, от того, что – к её величайшему сожалению – не изменить. Оставшись один на один с самой собой, девушка очистила сознание и только потом поняла, что произошло.
У тебя была истерика от того, что ты дочурка Пожирателей, дорогая? А что ты будешь чувствовать, став крестражем самого Волдеморта?
Гермиона попыталась успокоиться, контролируя собственное дыхание. Она сумела защитить свои воспоминания от Тёмного Лорда, но сумеет ли она защитить своё сознание? Если говорить совсем откровенно, бывшая Гриффиндорка в этом сомневалась, ведь, похоже, она не всегда понимает, когда часть Волдеморта берёт над ней вверх.
Юной Блэквуд было страшно от того, что происходит. А одиночество это лишь ухудшало. Возможно, потом она пожалеет об этом, но не сейчас. Не тогда, когда рыдания заставляют буквально задыхаться. Не сейчас. Сейчас ей нужна помощь.
***
— Гермиона? – блондин поднял взгляд на девушку, вошедшую в его комнату без стука. Юноша принципиально не называл её «Блэквуд», если они были наедине, но и «Грейнджер» больше называть не мог. Девушка еле стояла на ногах, её конечности тряслись от едва сдерживаемой истерики, а сама она напоминала бледную тень от прежней невозмутимой и отважной Гриффиндорки. Девушка без слов прошла в его сторону. Юноша подскочил с постели, помогая ей сесть на кровать. – Что случилось?
Если честно, Гермиона не собиралась рассказывать Малфою-младшему о том, что произошло – боялась его напугать, да и попросту опасно. Но, видимо, истерика, взявшая вверх над девушкой, решила всё иначе. И она заговорила, глядя прямо в серые глаза Слизеринца. О своём сне, о том, что сказал Милорд – девушка поморщилась, когда случайно произнесла это, о реакции её собственного разума на подобного рода вмешательства, о том, что она – Моргана всех подери! – действительно не понимает, как всё это могло произойти. А он слушал внимательно, не перебивая рассказ Экз-Грейнджер, и так прерываемый глухими рыданиями девушки. А затем попросту обнял её, позволяя выплакаться, шептал, что всё наладится, что всё будет хорошо.
Он откровенно врал, даже сам не веря в свою ложь. Потому, что знал – бесполезно.
Гермиона говорила, что ничего не понимает.
И – Мерлин тому свидетель – он тоже никак не может понять. Совершенно ничего.
***