Она отходит от перил и выходит за дверь, а позже начинает спускаться по ступеням. Как он несколько минут назад. Что он думает обо всём этом? Наверное, корит себя за то, что вообще выпил, за то, что прижимал во сне её к себе, за то, что неосознанно поцеловал Грязнокровку. А ведь её кровь чиста. Чистая Кровь. Чистая… Просто Чистая. Не грязная. Не маггловская. Чистая. А ведь никто об этом не узнает. Гермиона Грейнджер станет убийцей, а не та, кем она на самом деле является. Вот только Гриффиндорка всё равно запятнает свою Душу убийством. Проклятый Дамблдор. Чёртов Манипулятор. Старый Дурак. Больной Ублюдок.
Не думай. Чёрт возьми, просто не думай об этом. Не важно. Не сейчас. Просто… Просто потом.
Срывается на бег, пропуская некоторые ступеньки, прыгая через одну, а то и две, стараясь преодолеть это расстояние, как можно быстрее.
Коридор, проход, который показал им Гарри, расстояние до их Башни, Башни Гриффиндора, и глубокий вдох прежде, чем назвать пароль и зайти внутрь.
— Честь и отвага. – скороговоркой выговорила она, стараясь унять стучащее сердце и не смотреть на укоризненно качающую головой Полную Даму, которая всё равно открыла ей проход.
Заходи, что же ты стоишь. Ну же, давай смелее. Если тебе не хватает смелости зайти в родную гостиную твоего факультета, то, как ты собираешься убить человека вообще?
Судорожный вдох и несколько шагов вперёд.
— А я ей говорю… - голос Лаванды Браун обрывается, стоило тихо скрипнуть закрывающейся портретной раме, а Гермионе зайти внутрь.
Но она даже не заметила этого. Провожаемая удивлёнными взглядами любопытных, она просто поднялась по лестнице, которая ведёт к комнатам девочек, и зашла в свою комнату. Все уже встали, но ей было как-то всё равно. Пустота внутри, что, казалось, совсем немного, самую малость, ослабла после дождя из алкоголя, вернулась вновь с удвоенной, а то и утроенной, силой.
Быстро покидала вещи в свою сумку, вопреки своей обыкновенной аккуратности, схватила принадлежности и… вместо того, чтобы пойти в душ, просто произнесла заклинание очищения. Просто позволила себе эту маленькую слабость. Просто позволила себе эту маленькую лень. Просто позволила себе эту маленькую попытку избежать одиночества.
А затем вышла в гостиную, где уже сидела её мальчики. Гарри и Рон… А чтобы сказали они, зная, кто она на самом деле? Зная, кто её настоящие, биологические родители? Зная, что ей предстоит сделать? Что она сделает?Поняли бы?.. Нет. Не поняли бы. Она сама себя не понимает. Не понимает, почему даёт Дамблдору даже теперь манипулировать собой. Не понимает, почему позволяет ему впутать, втянуть, будто пришивая её жизнь к смерти ярко красными нитками, в свой совершенно не логичный, не поддающийся объяснениям план. Не понимает, зачем согласилась стать убийцей. Убийцей…
Она через силу улыбается им, хотя Душу рвёт на куски, а в голове набатом звучит: «Убийца, убийца, убийца…».
Да, ты станешь убийцей. Станешь, но не сейчас. Ты пока не совершила этого страшного, но уже обещанного тобою, поступка. Позволь себе пожить. Хоть немного. Чуть-чуть. Как раньше. Как было. Как всегда…
Мальчики возвращают ей улыбку тут же, стоило им только заметить тебя. И она рада. Рада, что хоть что-то не изменилось. Хотя бы пока. Рада за них. Рада, что Рон всё ещё стремиться к всему весёлому и смешному. Рада, что Гарри всё ещё улыбается. Даже после смерти Сириуса. Даже после того, как Бродяга упал в Арку Смерти. Даже после всего этого. Рада, что они не изменились. Не смотря на происходившее в прошлом году. Не смотря на Войну, что сейчас, пока они в Хогвартсе, в безопасности, где-то далеко, но стоит сделать хоть шаг за территорию школы, и она так близко. А ведь Война и вправду так, так ужасно, непередаваемо, невозможно, близко. Гермиона только замечает, насколько они выросли за это время. Время их дружбы. Которая завершиться в этом году. Потому, что она убьёт Дамблдора. Потому, что она буквально предаст их. Предаст всех. Предаст Гарри и Рона. Особенно Гарри, ведь директор дорог ему. Очень дорог.
— Доброе утро, как спалось? – надеясь, что её голос не дрогнул, а фальшивая улыбка, приклеенная на лицо, кажется хоть чуточку искренней, спросила Гермиона.
— Доброе. – сказали они одновременно с друг другом и тут же засмеялись.
Так бывало довольно-таки часто, особенно в последнее время. Они просто тянулись к смеху и радости, как цветы к солнцу, набираясь счастливых воспоминаний, чтобы потом, в случае чего, знать, что жизнь прожита счастливо, что она прожита не зря. Возможно, это глупо. Но не для тех, кто точно будут в первых рядах сражающихся. Точно не для тех, кто видел Войну. Не для тех, кто сражался. И будет сражаться ещё не раз.
— Вижу, выспались. – вынесла вердикт Гермиона, осматривая всё ещё смеющихся друзей. – Пойдёмте на завтрак.
Мальчишки кивнули, и они втроём, весело переговариваясь друг с другом, отправились в Большой Зал на завтрак.
На какой-то миг Гермионе показалось, что вчерашнее, буквально всё, ей приснилось. И то, что Дамблдор хотел видеть. И то, что этот Манипулятор решил поставить её на роль убийцы, что заберёт его жизнь в конце года. Девушка всерьёз думает, что Дамблдор всё-таки сошёл с ума. И то, что Грейнджеры – не её родители. Не её родные родители. Приёмные. И то, что она – Чистокровная. И то, что она пыталась отскоблить душистой пеной в Ванной Старост от себя ту невидимую, но столь осязаемую грязь, что появилась после её разговора с директором. И то, что она напилась Огневиски вместе с ненавистным ранее Малфоем. И то, что Слизеринец, пусть и не осознанно, спросонья, поцеловал её. Всё это будто сон. Всё это нереально. Невозможно. Но…
Двери в Большой Зал уже показались на горизонте, и Золотое Трио с улыбками направилось туда. Когда они зашли и сели за стол, а мальчишки всерьёз увлеклись едой, Грейнджер – или уже нет? – вздохнула с облегчением. Слава Мерлину, они ничего не заметили. Ни фальши в, казалось бы, искренней улыбке, ни подавленности вечно упрямой Гриффиндорки. Ничего. Но это и к лучшему. Ведь она не может объяснить им этого. Не может рассказать, что случилось. Не может поведать о том, что её гложет. О том, что буквально рвёт её Душу на куски.
Да и что она могла сказать? «Мальчики, я на самом деле Чистокровная. Мои биологические родители – Пожиратели Смерти. Их убил Дамблдор, а теперь он же просит и меня стать убийцей, стать той, кто заберёт его жизнь.». Так что ли?
Глупо. Всё это ужасно глупо и нелепо. Невероятно.
Но она закусывает свою щёку изнутри, лишь бы… Не чувствовать всего этого. не чувствовать этой душераздирающей боли. Не чувствовать бушующих эмоций. Ничего не чувствовать. Чтобы… Не закричать. Не зареветь, всхлипывая и плача. Не завыть волком от той бури, что творится сейчас на её сердце.
Гермиона рассеянно и как-то потерянно смотрит на тарелку перед собой, затем переводит свой взгляд на друзей, и только потом берёт чашку чая и два тоста. Вряд ли она сможет что-то ещё съесть. Вряд ли она сможет вообще поесть. Только, если давиться. Еда просто в горло не лезет.
Очень тихо вздохнула, отодвинула чашку с наполовину выпитым чаем и встала, увидев, что мальчишки уже поели. Их ожидал урок Чар.
***
Флитвик осматривал студентов, что тихо переговаривались между собой, и хмурил брови. Дети. Такие дети. Они не готовы, не готовы, к тому, что их ждёт за пределами школы. Да и как они могут быть готовы, если в Хогвартсе их обучают всякой ерунде? Иголка из спички, чашка из домашних питомцев – на Трансфигурации, заклинание левитации и заклинания связи – на Чарах, предмете, что он преподаёт. Будь его воля, он обучил бы их хоть чему-то полезному. Но… он тут на птичьих правах. Кто будет слушать полугоблина, даже будь он хоть трижды Мастер Чар.
— Дети, сегодня я расскажу вам о Заклинании Затмения. Кто-нибудь знает, что оно делает? – спросил профессор и перевёл взгляд на Грейнджер, заранее зная, что умная Гриффиндорка сейчас в нетерпении понимает руку, чтобы ответить на вопрос.