— Не беспокойтесь, Мой Лорд, сумею. – лицо девушки за всё время впервые изменилось – на губы заползла ядовитая кровожадная усмешка.
— Превоссссходно… Белла объяснит тебе план, и ты отправишься обратно. Всё ясссно?
— Да, мой Лорд.
***
Только Поттер исчезает из поля зрения, с воспоминаниями зельевара наперевес, девушка выходит из своего укрытия, направляясь к человеку с разорванным горлом. Профессор лежит на полу хижины, истекая кровью, что вытекала из его страшной раны, и не подавал никаких признаков жизни. Ей, наверное, стоило продолжить следить за Гарри, чтобы не упустить момент, но уйти сейчас казалось чем-то неправильным, чем-то таким, что прежняя она не приняла не под каким соусом не при каких обстоятельствах, и девушка остаётся – слишком сильно она изменила себе раньше, слишком многое натворила, чтобы не помочь под конец тому, кто, по сути, сохранил её секрет.
Гермиона накладывает стабилизировающее заклинание на шею мага, затем обыскивает карманы мантии мага в поисках противоядия – ну, не мог опытный зельевар столько работать с ядом проклятой змеюки и не сварить противоядие в целях собственной безопасности – и находит искомое. Заливает в рот пострадавшего, несколькими немного неуклюжими движениями помогает проглотить зелье, вызывая глотательный рефлекс, кидает на рану целительское заклинание, призванное вылечить рану, но её сил и опыта хватает только на то, чтобы рана схватилась по краям и перестала кровоточить. Следующий шаг – достать из сумки Кроветворное, точно так же споить Снейпу. Не уж-то он так хотел умереть, что не заикнулся при Гарри о противоядии? Ну, чего уж думать об этом, поздно. Выживет, куда денется. А потом в Мунго подлатают.
— Грейнджер?! – из уст профессора не вышло ни слова, лишь какой-то неясный шёпот, который, как ни странно, в зловещей тишине хижины девушка не только услышала, но и распознала.
— Спите, профессор, я вам снюсь. – буркнула она первое попавшее в голову, даже не думая исправлять мужчину. – Проснётесь чуть позже – будете как новенький.
— Пожиратели… - с каким-то обречением от своей не-смерти прошипел-просвистел двойной шпион.
— Точно. – кивнула, соглашаясь юная Пожирательница Смерти, и накинула на Снейпа все защитные заклинания, что знала. – Только не смейте умирать, ладно? А то, что, я зря на вас время тратила? Мне теперь ещё Поттера искать, да так, чтобы никому не попасться.
— Мальчик…
— Не крестраж, профессор. Не-крест-раж. Отдыхайте. А потом, живите, хорошо? – и не слушая возражений, навела на него сон.
***
Гарри, скрытый отцовской Мантией-Невидимкой, превозмогая сильнейшую боль в шраме, направлялся на опушку Запретного Леса, прямиком в руки Волдеморта. В голове до сих пор эхом раздавалось шипящее мага: «Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, сссколько ещё людей погибнет для тебя? Приходи и прими сссвою сссмерть!». Глупо поддаваться на эту провокацию, но он не мог по-другому, просто не мог оставаться в Хогвартсе, видеть лица оплакивающих погибших, знать, что всё это – из-за него, тем более после того, что он узнал, что сам является Крестражем. Гриффиндорец до сих пор не мог поверить, что Дамблдор врал ему, пусть и ради эфемерного всеобщего блага, а Снейп оказался самым положительным персонажем этой печальной пьесы. Вот только он мёртв, а Гарри слишком поздно понял, практически перед своей смертью, что мир не делится только на два цвета: белый и чёрный, в мире куда больше граней.
Неожиданный шум мгновенно вывел брюнета из мыслей, и он, особо не церемонясь, кинул в источник шума Экспелиармус, а следом и Ступефай, видимо, забыв, что находится под Мантией-Невидимкой. Первое заклинание попало прямо в цель, и волшебная палочка противника прилетела куда-то рядом с Гарри, а вот повторный шум показал, что Ступефай попал куда-то мимо. Но из зарослей никто не показался, ни через минуту, ни через две, времени у Избранного особо не было, и поэтому он решил, что повторный шум возник от упавшего на землю неизвестного противника, и пошёл дальше.
Ему нужно было спешить.
***
Гарри стоял перед Волдемортом и толпой его слуг на опушке леса, с остервенением сжимая в руках воскрешающий камень, видя призраков своих родителей и крёстного. Было откровенно страшно умирать, но он должен был. Обязан. Ради других.
Он крестраж. Последний из них, какая ирония судьбы, не так ли?
— Гарри Поттер… Мальчик-Который-Выжил, пришёл чтобы умереть… - скалится Тёмный Лорд, и Гриффиндорец только сильнее сжимает воскрешающий камень в своих руках. Родители и Сириус поддерживающе и успокаивающе смотрят на него, и от этого чуть-чуть легче. Но, Мерлин, как же страшно! Безумно хочется закрыть глаза, чтобы не видеть ухмыляющихся лиц своих врагов, но юноша не малодушничает даже перед своей смертью, а с честью примет последний бой, пуская он и будет для него последним. – Авада Кедавра!
Изумрудный луч, почти такой же по цвету, как и его глаза, летит прямо в парня, но тот даже не думает отходить в сторону. Однако, когда до Гарри лучу лететь остаётся всего каких-то пару сантиметров, всё в округе для парня будто выключается. В его руках оказывается что-то тяжёлое, странно давящее на грудь, и он на автомате прижимает это к себе, а затем его будто протягивает через узкую-узкую трубку, выворачивая наружу, и он оказывается в совершенно другом месте. Последнее, что он видит в размытом пятне опушки Запретного Леса, это как на его месте оказывается смутно знакомая девичья фигура. В руках у него его же Мантия-Невидимка, в которую завёрнут какая-то непонятная вещь, вероятно, артефакт, что его и перенёс сюда, несколько фиалов с воспоминаниями, и небольшая записка, от содержания которого Гарри невольно вздрагивает.
«Артефакт перенес тебя, вероятно, на относительно небольшое расстояние, по идее, в безопасное место. Надеюсь, шею ты не поломаешь, когда будешь перемешаться. Это было бы печально.
Знаешь, я долго думала, что скажу тебе перед концом. Чьим? Своим естественно. Я так особо ничего и не придумала, учитывая, что мы уже разговаривали после всего случившегося, правда, ты этого не помнишь. Лучше было бы написать эту записку раньше, когда у меня были эмоции, та же вина, к примеру, или умение дружить или любить, сопереживать, сочувствовать… Не знаю. Но это было слишком опасно. Я не могла так рисковать всего лишь ради твоей памяти об моём бездыханном теле. Теперь, стоя на краю, я понимаю, почему Волдеморт был столь одержим идеей бессмертия – это безумно страшно. Смерти не боится только сумасшедший, но меня пугает не столь смерть, сколько то, что за ней последует, ведь во мне, в моём теле, не только моя Душа, но и его крестражи. Ты, наверное, читая это, считаешь, что я несу какой-то бред. Или вовсе это не читаешь, что более вероятно. Было бы логично, если бы сжёг моё послание. А может и нет, кто знает. В любом случае, воспоминаниям ты, вероятно, поверишь больше. Там не так уж и много, так что не будь злюкой и посмотри их все. Хотя бы в память о прежней Гермионе. Мой разговор с Дамблдором от его лица, думала ещё один приложить, но вряд ли тебе будут интересны мои переживания о смерти Грейнджеров и вина в ней почившего директора, да та наша встреча в лесу, воспоминания о которой я тебе стёрла, но, эй, ты сам разрешил.
В общем, не знаю, что ещё сказать-написать. То, что жалею о своих поступках? Я много о чём жалею, но думаю, если бы могла всё изменить, я бы не стала. Посмотри на это с другой стороны, пускай меня все запомнят предательницей, пускай ненавидят все, Драко, да и ты тоже, я собрала в себе всё те осколки, что искал ты, в том числе и крестраж в тебе. Собрала так, что Волдеморт не узнал об этом, не почувствовал. И теперь, раз ты это читаешь, следовательно, мой план сработал, он сам уничтожил все их, в один удар, в одно заклинание.
Я ухожу куда-то в неизвестность. Страшно ли мне? Да, страшно. Жалею ли я? Нет, не жалею. Но прощения попросить должна. По крайней мере, так бы поступила прежняя я, верно? Так ведь? Ну, тебе виднее. Я уже давно не могу судить о себе с полной уверенностью.
О прощении я, конечно, попросила, но понимаю, что такое тяжело будет простить. Поэтому, пожалуй попрошу лишь об одном – запомни меня, настоящую меня, такой, какой я была. Считай, что я настоящая – совсем другой человек. Я просто хочу, чтобы Гермиона Грейнджер была жива в памяти хотя бы одного человека. Не имею ничего против Блэквуд в общем, но всё то, что я творила под этой фамилией уважения и памяти навряд ли заслуживает.