Показали.
А голос, раздавшийся по ту сторону платьев и стойки, спросил.
Удивленно.
И не замечать уже его и своё имя было сложно, невозможно и невежливо.
— Привет.
Карина не Измайлова, бывшая идеальная жена идеального Кена, обойдя стойку, возникла в проходе прекрасной и сказочной феей. Она, одетая в под стать ей волшебное, ажурное, будто сотканное из паутины, платье, смотрелась потрясающе.
Она улыбалась мне радостно и легко.
— А я не ошиблась, узнала тебя, — Карина провозгласила восторженно и… счастливо, словно всю жизнь увидеть и узнать меня мечтала. — Так… ты тут себе платье выбираешь, да? Вы наконец-то женитесь?
— Вы?
— Ты и Глеб, — в голубых глазах восторг тоже сверкал, ослеплял до боли своим блеском, или больно стало от имени, от которого дышать на долгий миг я не смогла. — Он всё-таки решился, его можно поздравлять?
— Глеба?
Я переспрашивала попугаем, глупой и ничего не понимающей механической куклой, которую повторять за другими лишь научили.
Не дали, как и Страшиле, мозгов.
— Ну да… — улыбка Карина поблекла, и вгляделась в меня она уже внимательней, — или подожди… ты не за Измайлова замуж выходишь?
— Не за Измайлова, — я подхватила эхом, растянула губы в вежливой улыбке, чтоб давно усвоенной мной прописной истиной поделиться. — Мы с ним дружим, а жених у меня другой.
И я его люблю.
И замуж за него я пойду.
Мы… мы кольца, обойдя два десятка ювелирных, на прошлой неделе выбрали и гравировку придумали. Мы отбились от матери Гарина, которая уверяла, что свадьба без минимум ста приглашенных и не свадьба даже. Мы сорок видов тортов перепробовали, а после, так ничего и не решив, первый попавшийся мне на нос намазали.
— Дружите⁈ — она переспросила недоверчиво, резанула по вдруг замершему сердцу и вопросом, и взглядом. — Господи, Измайлов — кретин! Это он тебе такое сказал? Он что, так ничего и не рассказал⁈
— А он должен был что-то сказать?
Я… я справилась.
Я поинтересовалась, не замечая поднимающийся где-то в груди ледяной вихрь, выверенным и ровным до последней буквы голосом. И улыбку, склоняя голову чуть на бок, я выдала вежливую и приличествующую.
— Должен! О нас! О вас! Обо всём! — глаза бывшая жена кретина закатила показательно, и нотки стервозности, которые, как мне казалось, и должны быть у моделей, в её голосе зазвучали. — Он же тебя любит! У нас брак был фиктивным, Алина! Для бриташек. Я в одно агентство, в Лондоне, попасть хотела. Им же мужа подавай, чтоб, значит, поверить, что я к ним работать, а не мужика искать приехала, а то они, видите ли, знают чего мне надо…
— Но вы же…
Обжимались.
Целовались на видео со свадьбы, и вместе они жили. Я видела её вещи в его квартире, когда к Измайлову в один из вечеров по учебе и делу мы завалились. Это был первый и последний раз, когда порог его квартиры во время брака я переступила.
— Что вы? — она, перебивая, фыркнула воинственно. — Глеба Викуська уговорила мне помочь. Правда, через год контракт закончился, а продлевать его отказались. Уроды.
— Вы в Москву на Новый год вместе летали.
— Кара!
— На показ мы летали! Я год на две страны жила. Туда-сюда моталась, пахала как проклятая. И — да, это я, Алина-Калина, с Глебом дружу! А вот любит он тебя…
— Н-нет… нет, — головой я замотала отчаянно.
Отступила на шаг от неё.
От её слов, которые мой только отстроенный, выверенный и правильный мир перевернули. Этот мир вдруг сделал сальто-мортале, исполнил невозможный трюк. Или сразу разбился. Он зашатался и разлетелся на миллиард осколков, на воспоминания, на все прожитые, проведенные с Измайловым, дни.
Парой фраз, тремя словами, выбилась из-под ног вся земля.
Уверенность и спокойствие.
И удивительно было, что, не чувствуя больше ни пола, ни собственных ног и словно зависая в пустоте, я устояла.
Не упала.
Я только коснулась подаренного Гариным кольца. Моего уже любимого и родного кольца, с которым сродниться при общей нелюбви к кольцам я успела. И касаться, крутить его, успокаивая нервы, в привычку взяла.
— Да, — она, словно ничего не замечая, не ощущая, как качается этот мир, приговорила безжалостно. — Любит. Только он трус. Он любит так сильно, что ещё сильнее боится всё испортить и потерять.
— Откуда тебе знать?
Я смогла заговорить.
Спросить.
И я не зажала, как хотелось до невыносимости, ладонями уши, чтоб больше ничего не слышать и не знать. И не затопала ногами, не закричала, что не правда! Не может быть правдой! Она шутит, издевается, ошибается.