— Мало смелости, много гордости. У тебя, — уточнила Полька поспешно. — Может, если бы ты пошла и призналась первой, то… что-то и было бы.
— Ты ещё скажи, что он не догадывался и не понимал, что нравится мне!
— А может и не понимал⁈ Или сомневался?
— Ну конечно!
— Алина, ты за него решать и говорить со сто процентной уверенностью тоже никогда и ничего не можешь!
— Да я… хорошо, — я согласилась внезапно для себя же, успокоилась, опрокидывая остатки намешанного пойла, по невидимому щелчку. — Хорошо, пусть тогда скажет за себя сам. Я ему признаюсь и спрошу.
— Чего? — Полька, грохнув на стойку пустую стопку, переспросила изумленно. — Ты ему признаешься? Ты⁈ Ивницкая, если я ему признаюсь первой, то у нас точно никогда и ничего не сложится. У меня внутри всегда будет сидеть занозой, что первой была я, а не он. И это будет мешать.
Передразнила она ехидно. Она повторила то, что за эти годы миллион раз говорила я. То, в чём я была уверена, вот только… какое теперь это имело значение? Разве мне осталось что терять или бояться?
Не сложится?
Так и без признаний у нас уже не сложится.
Я за Гарина замуж выхожу.
— У тебя же старомодные и не изживаемые взгляды на отношения!
— А ещё у меня завтра свадьба, — я сказала решительно, хлопнула на столешницу единственное оставшееся приглашение, которое в руках всё крутила, таскала в сумке. — Так что считай, что взгляды изжились. К тому же, приглашение всё же следует отдать.
— Что⁈
— Ну смотри… если я его не приглашу, то, получается, я боюсь его увидеть и боюсь, что снова вспыхнут чувства, так? — я, разворачиваясь к Ивницкой, произнесла до невозможности высокопарно. — А вот если позову, то, значит…
— … железная логика…
— … мне всё равно. Он просто гость, мой друг. Всё прошло. Я его не люблю. Мы дружим. А то некрасиво выходит. И странно. Всех позвала, а друга — нет.
— Калинина, а ты это к чему сейчас всё ведешь? — Полька протянула с подозрением.
Проницательно.
Пока я очередной — последний, для храбрости и решительности — коктейль заказала, выложила деньги и к следующей загрохотавшей песне прислушалась. Музыка у них сегодня играла в тему, вторила настроению.
— То ли вторник, то ли грёбаная пятница… — одну из строчек, которая так не подходила бару и так подходила ко дню сегодняшнему и мне, я повторила и задумчиво, и ожесточенно, — … то ль напиться, то ль просто[2]…
— Алина…
— Я так не могу, Полин, — с высоченного стула я сползла неловко, ухватилась за него же, чтобы телефон из сумки вытащить. — Я… мне надо с ним поговорить. Мне нужна точка, а не троеточие. Мне нужны его ответы. И приглашение. Я поеду, чтобы отдать ему приглашение. Это ведь правильно будет, правда же?
— Калинина!..
Ивницкая тревожилась шумно, пыталась отговорить. И на часы, которые первый час ночи высвечивали, она сердито указывала. Она не собиралась отпускать меня одну, но… это было только моё дело.
Моё запоздалое признание Глебу Измайлову.
Мне надо было сказать, что я его любила. Пять лет как последняя дура любила, страдала, ревела в подушку или плечо Ивницкой. А ещё ждала, глупо и отчаянно ждала, когда же он, как в сказке, осознает, что любит меня, что я одна ему нужна.
А ещё… ещё мне надо было узнать, сколько правды в словах Карины и почему же, если она была права, он ничего не сделал, не признался.
Я бы не успокоилась без его ответов, без этого разговора. Он требовался мне, чтоб дальше жить, чтоб с Гариным через сутки — чуть больше — кольцами обменяться и на горе и радость без сомнений согласиться.
В тот момент я была уверена, что без нашей встречи, объяснений все мои сомнения будут раз за разом возвращаться, возрождаться вновь и вновь. Они не дадут мне жить долго и счастливо. Они уже вот, опять горели, вспыхнули от признаний Карины.
Они разъедали, как бы я не вымарывала их из памяти, все эти дни душу.
Жгли.
— А что, если он скажет, что любит? — за руку Ивницкая перехватила меня уже на улице, затормозила на середине тротуара и за пару метров от такси. — Ты останешься с ним? Отменишь свадьбу? Оставишь Гарина?
— Я…
Я не знала.
Смотря в её и сердитые, и обеспокоенные глаза и слыша самые правильные, самые страшные вопросы, я понятия не имела, что отвечать.
И что, поговорив с Измайловым, делать буду.
— Если… если он скажет, то там и решу.
— Господи, Калинина! — отпускать меня резко протрезвевшая и злая Полька не хотела категорически, ругалась через слово сапожником, но больше не держала. — Ты хотя бы позвони мне, как до него доедешь! И маршрут скинь, чтоб я знала, где ты. Может, вам и правда следует поговорить…