Но на это было плевать.
Мы бросались и снежками, и словами.
Хохотали.
И визжали.
Ну ладно, визжала я, когда в снег, догнав, он меня уронил и основательно прикопал. Оказался вдруг сверху и близко. И глаза на расстоянии сантиметров почудились слишком серьёзными и серыми, антрацитовыми.
И смеяться, глядя в них, перехотелось враз.
Вот только…
— Колобок, Калина.
— Чего?
Я не поняла и, прогоняя тень необъяснимого наваждения, моргнула.
А он, расплывшись в ехидной ухмылке, повторил:
— Колобок повесился, Калина.
— А русалка села на шпагат, — я продолжила на автомате.
Древний-древний прикол.
Шутку, которую однажды нам с Катькой рассказал Измайлов перед химией. Мы стояли, ждали и не хотели туда идти. Туда никто и никогда не хотел идти. Туда каждый раз было, как на эшафот. Ждешь окончания, считаешь минуты всех трёх часов, что в вечность складывались. Знаешь или нет, а о себе выслушаешь и максимум один балл получишь.
И смех у нас тогда вышел истеричный, но продолжительный.
У меня ещё были возмущения, потому что Глеб свою шуточку-прибауточку выдал, щёлкнув меня по носу, невозмутимо. Он ходить на пары по химии не боялся, не парился.
Он, в принципе, из-за учебы не парился.
— Встань с меня, мамонт, — я, упираясь в него руками, пропыхтела с надрывом.
Вот… кожа и кости, а тяжёлый.
И дышать трудно.
— Не, мне и так удобно, — он протянул вальяжно, не пошевелился даже. — И кто-то говорил недавно, что я дрыщ.
— Одно другому… иногда… не мешает!
Я отбивалась и сражалась.
И снега в ладонь загребла, вот только силы не рассчитала и попала не туда.
Как говорится, упс!
— Алина, блин! — голос Лёхи Филатова из соседней группы я узнала.
Он был в очереди после Глеба.
И тоже к нашей Александре Львовне.
— Извини!
— Эй, так не пойдет!
Подняться мы с Измайловым успели, а потому новый снежок прилетел обидно по заднице. И ответить я была просто обязана.
А Глеб, проявляя благородство и джентльменство, за меня вписался.
Ненадолго, потому что на подмогу Лёхе, вопя про избиение наших, пришли сразу три одногруппника.
— Бежим! — Глеб, подхватывая наши сумки, дёрнул меня за руку.
Потащил.
По нарядной улице к остановке, на которой в первый попавшийся троллейбус мы заскочили. И не было в этом особой нужды, сто пятнадцатая группа догонять нас бросила очень быстро, но… мчаться по вечернему городу было весело.
И в троллейбусе мы смеялись громко.
Жестикулировали и говорили так, что через две остановки нас высадили.
— Измайлов, меня первый раз в жизни из транспорта выгоняли! — я шумела и негодовала.
А он ржал до слёз.
Дурак.
— Где мы вообще?
— В центре.
В старой части города, где усадьбы девятнадцатого века соседствовали с многоэтажными высотками, где жилые дома плотно переплелись с музеями, главной библиотекой и офисными центрами.
Мы пошли, читая таблички, мимо музея уездной медицины.
До Покровского пассажа, где за стеклянными огромными витринами были выставлены игрушки. Главный детский магазин города сверкал миллионом мелких ламп и хрустальными люстрами под высокими потолками.
— Смотри, какая сова!
Полярная.
Чёрно-белая.
Большая-большая.
Почти ростом с меня, она сидела у самого края витрины и глядела на нас чёрно-коричневыми, удивленными, глазами. Она казалась одинокой среди этой роскоши и людской новогодней толчеи.
Я влюбилась в неё сразу.
А Глеб вдруг отдал мне свой рюкзак и попросил подождать пару минут.
— Сейчас вернусь.
Моя полярная сова стоила заоблачных для нас, студентов, денег. Целых семь тысяч, как я узнала позже, вернувшись сюда после и спросив, она стоила. Только он её всё равно купил и мне, ничего не сказав, лишь пожав плечами, вручил.
[1] Exacerbatio, onis f — обострение. onis — то, как слово будет оканчиваться в родительном падеже, а буквой «f» означается род, в данном случае это женский — genus femininum.
[2] Dolor, orism — боль. oris — то, как слово будет оканчиваться в родительном падеже, «m» — мужской род (genus masculinum).
6 часов 53 минуты до…
Бутылку итальянского «Asti» контрабандой от Еньки притаскивает откуда-то Ивницкая. И где она разжилась такой добычей, Полина Васильевна, скромно тупясь, не отвечает. А потому я допускаю как личный загашник, так и грабёж местного бара.
С Ивницкой, когда она задается целью, станется.
Намахнуть же для её спокойствия, моей храбрости и нашего окончательного прощания с моей свободой она задалась и решила ещё минут пятнадцать назад, когда, придирчиво перебрав все бутыльки барного шкафа, добывать нормальную выпивку отчалила.