— Я потом позвоню, — это я торопливо сказала Польке, отключила её, продолжила уже для Измайлова. — Привет.
— Привет, — он кивнул.
Остановился на пару ступеней ниже.
И можно было радоваться, что в конце июня и второй половине дня желающих посетить главный учебный корпус было мало.
А те, кто был, нас огибали.
— Спасибо за фарму. Меня не отчислили.
— Я рад, — он улыбнулся, но как-то так, вежливо и формально, приставил руку козырьком, из под-которого, склонив голову, на меня взглянул, спросил непонятно и как-то искусственно, не своим голосом. — Тогда придешь?
— Куда?
— На свадьбу, — Глеб сказал внятно.
Вот только я не услышала.
Все звуки отрезало вдруг и разом, потемнело перед глазами, но откуда-то все равно долетело и пробилось, ввинтилось в мозг.
— Я женюсь в августе, Калина.
3 часа 1 минута до…
А невесту крадут не по сценарию.
Рановато.
И не друг жениха, который с Гариным в это время как раз разговаривает. Они стоят на крыльце отеля, из которого всей толпой мы вываливаемся. Походим, пожалуй, на шумный цыганский табор.
Носятся Юлька и Анька, а Лёшка, переваливаясь из стороны в сторону и отбиваясь от Жеки, за ними старательно и важно топает. Смеётся чему-то мама, когда Адмирал её в лоб целует, обнимает одной рукой.
Отдает распоряжения Лёшкиной няне Аурелия Романовна.
А Ивницкая сердито выговаривает Арчи, который, перебирая в воздухе лапами, в лучших традициях революционеров требует свободы и земли.
Рвется к ней.
А может, к Еньке, которая язык ему показывает и, подловленная Радой с фотоаппаратом, смущенно улыбается и отворачивается.
Хлопает, говоря о празднике, бутылка шампанского.
И по машинам, переговариваясь обо всём нужном и важном, все разойтись… пытаются. Путаются, перекрикиваются, разбираются. Решается, кто сразу в загс, а кто с нами по городу и мостам поедет.
Уточняется, что роспись в три.
И времени до этих трёх… три часа ровно. Не так и много, чтоб на безумства время ещё тратить, давать себя похитить. Нам семь мостов объехать надо, замок на один из них по требованию Аурелии Романовны нацепить и короткое интервью об ожиданиях семейной жизни перед самой церемонией дать.
Но…
— Всё идет по плану, — Артём, заговорщически подмигивая, напевает некогда известный хит и широкую ладонь протягивает.
Я же, оглядываясь на Гарина, ловлю его взгляд и усмешку.
Или это только кажется, потому что отворачивается он быстро. Открывает дверь одной из машин, придерживает галантно перед Аурелией Романовной, которая внутрь садится с поистине царским видом.
И Женька с Жекой, отловив бегающих чудовищ, уже отъезжают.
Остальные… тоже.
Просматривает, отходя в сторону, отснятый материал Рада. А несостоявшийся похититель в лице Егора к ней подкатывает, улыбается во все зубы. И на меня никто не смотрит, не обращают внимание на невесту.
— Нас потеряют, — я протестую, вот только слабо.
На остатках здравого смысла.
И понимании, что переполоху быть. И Аурелия Романовна тридцать капель корвалола накапать потребует. И расписание — тайминг! говорить следует по моде — свадебного дня в тартарары полетит.
— Женщина, не провоцируй грубую мужскую силу, — угрожает, сжимая мои пальцы сильнее, Артём Николаевич по-доброму, но впечатляюще, и молнии в его глазах вспыхивают и гаснут, доказывают, что Тёма злится. — Разговор есть.
— И, конечно, прямо сейчас, — я ворчу.
Однако…
…юбки свободной рукой я приподнимаю, отступаю ко входу отеля вслед за ним.
Пригибаюсь и прячусь за спинами вышедших так вовремя людей. Я лавирую между ними, удивленными, сдерживаю смех, который внутри против воли зарождается. И бесшабашно лихое — на грани то ли истерики, то ли… необъяснимого отчаянья — веселье появляется.
Оно закручивается внутри вихрем.
Поднимается всё выше, ломая тормоза, что больше совсем не держат. Возникает редкое и кипуче-авантюрное ощущение, что терять нечего, хуже не будет. Пан уже пропал, а потому можно всё, можно нарушать правила и творить глупости.
Так ведь интересней.
— … близится к нулю… — я пою себе под нос, отстукиваю каблуками, пока по коридору меня за руку тащат, — … но я протестная натура[1]…
Оказываюсь в какой-то… подсобке перового этажа.
Довольно просторной, но подсобке, в которой на низкий ящик меня почему-то ставят. Я же, смиряясь с абсурдностью происходящего, не возражаю. Не могу, потому что улыбку и смешки сдерживать всё ж приходится.