— Вы неврологию пересдали?
— Ага…
— Ну и? Чем не успех?
— … на тройку, — я закончила невинно, заверила, сдерживая рвущийся смех, — но это была очень успешная тройка, Макар Андреевич. Я поняла.
— Калинина, ты поганка редкая…
Благодарственное письмо, пока я доводила до белого каления замдекана, Глеб за нас двоих из рук ректора всё же получил. Отметился на паре фотографий для нашего сайта и городской газеты, от которых отвертеться у меня всё же получилось.
Мелькать хоть в каких-то статьях, которые мама или Аурелия Романовна по закону подлости могли увидеть и прочитать, я не собиралась. Им волноваться было нельзя: у одной молоко, у второй давление.
И понимание, что ничего не делала, у меня самой.
Так что из ГУКа в тот день под общий шум и суету я сбежала.
Или почти сбежала, ибо на первом же светофоре, что в пяти метрах от здания был, Измайлов меня догнал.
— Калина, постой!..
— Травмированным на голову бегать не рекомендовано, Глеб Александрович, — я, оборачиваясь и изучая его, просветила насмешливо.
Прищурилась, замечая и рассматривая уже не его, а… его машину на стоянке.
И жену.
Красивую и… невесомо-хрупкую, как фея. Такую, что сесть на диету и умереть в спортзале сразу захотелось, только вот всё одно не помогло бы. Опытным путем и в поддержку Ивницкой, которая перепробовала все диеты мира, мы убедились, что и грудь, и задница на почти идеальных девяносто у меня надежно держатся.
Не уменьшаются.
— Ну ты же всю жизнь скачешь и ничего.
— А твоя жена пишет.
— Чего?
— Я говорю, что она не идет, а пишет, — приветственную улыбку, наблюдая, как Карина к нам подходит, я всё же нарисовала.
Поздоровалась.
Познакомилась наконец с Кариной Измайловой, которую чуть больше полугода мне избегать вполне удачно получалось. Мы не сталкивались случайно нигде, а Глеб не таскал её на все наши сборища.
— Алина, да? — она начала первой, безмятежно и легко. — Я так сразу и поняла! Я тебя примерно такой и представляла, Глеб столько про тебя рассказывал.
— Правда? А мне даже ни разу не икнулось.
— А ты остроумная, — Карина улыбнулась вежливо, прилипла к руке Измайлова. — И очень храбрая. Мне сказали, что это ты Глеба от машины оттащила. Мне так страшно представить, что могло быть, если бы не ты. Спасибо.
— Пожалуйста.
— Ты не против, если мы пойдем? Глеб, нас уже ждёт Виктория!..
— Да, сейчас… Калина…
— Что?
— Завтра тогда поговорим?
— Конечно, в роддоме встретимся.
На акушерстве и гинекологии, которая новым циклом как раз завтра у нас начиналась, вот только пояснять это озадаченной Карине я не собиралась.
Я лишь вычеркнула из памяти, смотря на них, брошенные на трассе слова Измайлова про терпения меня, убрала из них всё надуманное мной значение, выкинула из глупой и, правда, дуристой головы.
Не было ничего.
Или было, но… не в счёт оно было.
И считать мне следовало пульс, что симметричный на обеих руках, ритмичный, удовлетворительного наполнения и напряжения, с энной частотой, как раз за разом, набивая оскомину, мы писали в историях болезни при норме.
Или же ещё можно было счесть количество абортов, которых выданная мне пациентка, сбиваясь на седьмом, назвать правильно никак не могла, но… она хотя бы пыталась. Общалась по-человечески, отвечая на вопросы, в отличие от своей соседки, которая досталась Злате.
Я как раз дошла до аускультации легких, когда за спиной, выбиваясь из общего гула-фона и обещая начало скандала, прозвенел громкий и склочный вопрос:
— Почему вы меня вообще спрашиваете, сколько беременностей было? Вам какое дело? Вы кто такая? Врач?
— Я студентка четвертого курса, Злата Михайловна, — Злата, не повышая голос и повторяя уже сказанное при входе в палату, проговорила отчётливо и спокойно. — Мне нужно с вами поговорить и осмотреть, чтобы написать историю болезни.
— А почему именно со мной?
— Я не знаю. Пациентов нам раздавал преподаватель.
— Нет, вы мне скажите, почему выбрали именно меня?
— Этого я не могу знать. Пациентов выбирал и распределял преподаватель.
— И кто ваш преподаватель?
— Анна Валерьевна, — в занимательный разговор, ловя беспомощный взгляд Златы, я вклинилась с безупречной улыбкой и невозмутимостью.
Цикл факультетской терапии у нас шёл первый день, а потому имя-отчество очередного препода, которые теперь менялись каждые две, если не чаще, недели, пока ещё никем особо не запомнилось. Мне же, как говорили Ивницкая и Катька, повезло с феноменальной памятью на даты и имена-отчества.