— Я вас всех тут урою, слышь ты! — сын, когда я вошла в терапевтический корпус, орал на весь коридор. — Ты, коза, ответишь, если моя мать умрет!
— Мы делаем всё возможное, — Женька, стоя на пороге смотровой и придерживая дверь, отозвалась равнодушна. — Но вы сами сказали, что у неё сахарный диабет уже лет пятнадцать, давление. Она не лечилась, диету не соблюдала.
— Какие диеты? Себе их засунь вместе с таблетками своими! Мать вам никогда не доверяла. И правильно! Вы её тут бросили, не подходите даже!
— Мы её стабилизировали, всю необходимую на данный момент помощь оказали в полном объеме. Сидеть же около её кровати весь день я тоже не могу. Если станет хуже, то мы переведем ей в реанимацию.
— Куда ты её переведешь⁈ Ты уморить решила мою мать в своей сраной реанимации? Значит, запомни, коза, я привез её тебе живой, уяснила? Если с ней что-то случится…
— … то вы меня уроете, — Енька согласилась покорно, на грани той иронии и усталости, которые распознать нельзя. — Извините, но меня ждут люди. Медицинская помощь требуется не только вашей матери. Алина Константиновна, зайдите тоже.
В смотровую, раз позвали, я следом за ней скользнула.
Там же был мой любимый диалог:
— Хронические заболевания есть?
— Нет.
— Сахарный диабет, артериальная гипертензия, панкреатит?
— Нету.
— Лекарственные препараты какие-то принимаете?
— Ничего не принимаю.
— И сегодня не принимали?
— Девушка, ну я же вам сказала, нет.
— А почему в карте скорой написано, что перед их приездом вы пили аспирин?
— Какой аспирин? Ну… голова у меня болела, таблетку выпила. И что?
— Часто она у вас болит?
— Бывает иногда, когда давление поднимается.
— Какое у вас максимальное давление было?
— Двести где-то, но редко, обычно сто шестьдесят.
— И вы ничего не пьете при таком давлении?
— Почему? Я эналаприл по утрам пью. А сегодня раз голова болела, ещё каптоприл выпила…
После такого сбора анамнеза Женька обычно тихо, но крайне взбешенно шипела, что она разговаривает на иностранном языке.
Или она клиническая дура.
Или пациенты… тоже клинические…
— Ну, тут третьего как бы не дано! — она, мечась по сестринской ближе к вечеру, ругалась шёпотом, отмахивалась от кофе, который для спокойствия я ей заварила и ужин разогревать поставила. — Я не знаю, как с ними разговаривать. Я… я просто уже не могу. Я устала.
Вот скажи она иначе, матерно, но метко, то я бы мимо ушей пропустила. Не первый и не последний раз так говорили и говорим. А вот её «устала» прозвучало обреченно, и это насторожило.
Так, что конфету с марципаном я в сторону отложила и осторожно спросила:
— Ень, ты чего?
— Надоели, — она, падая на диван и стряхивая босоножки, чтобы ноги к себе подтянуть, выдохнула едва слышно. — Мне, чтоб зарплата нормальной была, по два дежурства в неделю брать надо. Мы ответственность несем, которой всё время все тычут. На нас постоянно орут, обращаются, как… как с прислугой. Мы обязаны, мы должны. Мы голос, прости господи, повышать не имеем права, зато они могут нас учить, как лечить надо. Они жалобы пишут, по пять ошибок в предложении делая. Слово «врач» с мягким знаком на конце и кресты на грудь бьют не кельтские, а сельские, зато им виднее, что я помощь оказываю плохо и неправильно. Они лучше знают, чем болеют и как это лечить. Интернет их просветил.
— А кого не интернет, тех баба Маня из соседнего подъезда, — я хмыкнула ядовито, пересела к ней на диван. — Три класса церковно-приходской школы всегда затмят шесть лет учебы и два года ординатуры.
— Я хочу уйти в частную клинику.
— В Аверинске их нет.
— Я знаю, — Енька, утыкаясь лбом в колени, разревелась неожиданно, раз четвёртый на моей памяти. — Но я устала. Я устала воевать с людской тупостью. П-почему идиоты и хамло так заметны? Главное, они живучее, а нормальные… Девчонок жалко. О-она… о-она ещё к-конфетку. А-ане.
— Каких девчонок? Жень?
— У-утром привозили, — носом, смазывая слова, она захлюпала хорошо, — девушку. Рак молочки с метастазами. Уже везде. У неё двое детей, Юля и Аня. Ей на улице плохо стало, скорую вызвали. Детей же не оставлять было, тоже привезли. Родственников нет. Мать была, но сердце не выдержало, когда про онкологию узнала. А Таня эта с девчонками осталась. Аньке два годика, а Юле четыре. Они у нас тут сидели, пока их соседка не забрала.
И конфетами Юлю угощали.
А та, взяв себе, за халат Женьку дёрнула и про сестру спросила: «А Ане конфетку дайте?».