Я успела и постоять, и походить, и подслушать без большого толку пару особо громких фраз, из которых вышло, что ректора Измайлов — или теперь Потоцкий? — знает с детства, и с отцом Глеба наш Арсений Петрович дружит.
Я успела отскочить от двери и, вытянувшись по струнке, поздороваться с Валерием Васильевичем, который, держа в руке знакомый и узнаваемый профессорский портфель, в начале пятого вечера к ректору пришёл.
Я успела съехать по ставшей родной стенке вниз и задремать, когда двери кабинета наконец распахнулись и Измайлов показался.
И не только он.
— Ох, дети, взрослые… дети, — Валерий Васильевич, вышедший следом, головой покачал сокрушенно.
Пошёл к лестнице.
А я, вскочив обратно вверх, уставилась на Глеба:
— Что решили?
— Давай внизу.
Даже на улице, на которую вышли мы молча. Окунулись в ещё по-зимнему ранние синие сумерки, что на город опустились.
Затемнили лица, притупили страсти.
Добавили решительности и смелости, от которых заговорить, останавливаясь уже около его машины, я первой смогла:
— Глеб, я слышала про дело врачей.
— Кто ж у нас о нём не слышал…
— У тебя поэтому другая фамилия?
— Фамилия у меня матери, — он, разворачиваясь ко мне и вглядываясь, ответил помедлив. — Вика, мамина подруга и владелица «Иконы» — это модельное агентство, ещё в далёкие времена решила, что Глеб Измайлов звучит лучше, чем Потоцкий.
— Нам ты не рассказывал про агентство и вообще…
И вообще, получалось, ничего он нам — мне! — не рассказывал.
И обидно это было.
— Я не знал как, — плечами Глеб пожал выразительно, обошёл меня, чтобы на припорошенный снегом капот присесть. — Хорошо. Я не хотел. Честнее звучит?
— Не знаю.
— Мне неплохо платят, но, знаешь, это не тот вид работы, которым тянет хвастаться. По крайней мере, меня никогда не тянуло.
А Карина?
Она знала? Ей ты рассказывал? Или… очень даже модельной внешности Карина тоже там работала? Она… она ведь упомянула какую-то Викторию! Я помнила, я запомнила тот чёртов короткий разговор до последнего слова.
И узнать это, наверно, следовало.
Вот только синие, запыленные тихой порошей, сумерки всю важность и значимость этих вопросов скрали себе, оставили совсем другое.
То, что спросилось, находя ледяные пальцы Измайлова, тихо:
— А мед? Из-за отца пошёл?
— Он всегда хотел, — спорить он не стал, лишь добавил, объясняя многое и сжимая мои пальцы в ответ. — Сегодня рассматривали ходатайство об условно-досрочном. Отказали.
— А… дальше что будет?
Я, пристраиваясь рядом с ним, спросила осторожно.
Что будет с ним? С нами?
Что сказал ректор?
— К общему знаменателю они так и не пришли, — Измайлов, повернув ко мне голову и так знакомо приподняв бровь, отозвался с едва заметной иронией. — Послезавтра в расширенном составе, комиссией, будут думать, что же со мной делать.
Отчислять.
Или в академ отправить.
Третьего тут было не дано.
[1] Глюк’oZa «Свадьба»
[2] Эльбрус Джанмирзоев, Александрос Тсопозидис «Бродяга»
40 минут до…
Серж смотрит на меня сквозь прищур длинных и фиолетовых ресниц, склоняет голову то вправо, то влево. И взгляд его до жути сосредоточенный и серьёзный мои нервы прожигает. Толкает поёрзать на архаичном диване, который лишь на двоих рассчитан.
Изогнут.
И «тет-а-тет» он называется.
Аурелия Романовна, услышав удивленное восклицание Ивницкой, ей об этом подробно рассказала, прочитала лекцию про мебель девятнадцатого века. Похвалила, что усадить нас с Гариным лицом к лицу во время интервью придумали.
Интересная задумка.
Особенно, если круг, снимая нас, описать.
Смонтировать.
И… и вдумчиво-оценивающий взгляд Сержа меня всё же нервирует. Чувствуется, что прикидывает он более медленный и мучительный способ убийства, которое за слегка подпорченный макияж и растрепанные волосы мне уже невозмутимо и мрачно пообещали.
Так и сказали, вырастая в мраморно-белоснежном и местами малахитовом огромном холле дворца браков: «Вскрою».
— Как думаешь, — тишину, тревожно давящую на мою голову и психику, я нарушаю первой, завожу глубокомысленный разговор, — все очень удивятся, если рассказать, что по не праздничным дням ты судебник?
Прям целый судебно-медицинский эксперт Сергей Иванович Леванидов.
Одногруппник и приятель Женьки, увлечение и хобби которого не подвергается насмешливым вопросам и критике ещё со второго курса. Вообще, сложно критиковать человека, имеющего чёрный пояс по джиу-джитсу.