— А им кто-то расскажет? — улыбаются мне ласково.
И нежно.
И пару рассказов из его работы я вспоминаю невольно. А распилить черепушку, предварительно сняв скальп, Серж и в прямом смысле слова может. И язык через раскрытую грудную клетку вот этими самыми ручками он спокойно вытащит.
Я видела.
Я знаю.
— Ну… — я тяну многозначительно, прикрываю глаза, чувствуя, как кисточкой, вгоняя в медиативное состояние, по лицу проходятся. — Надо же спасти друзей Савы от фатальной ошибки. А то они, соблюдая традиции русской свадьбы, хотят тебе в морду дать.
— Чего так?
— Да я сама не знаю, — нос, когда по нему легонько стукают уже другой кистью, я морщу выразительно. — То ль никакого понимания моды не имеют, то ль завидуют. Жутко. Пиджачку со стразами. Или столь чудесным накладным ресницам.
— Во-о-от как будто шесть лет и не закончились давно, — Серж отзывается с непередаваемой интонацией, в которой и ехидство, и ностальгия, и абсолютный флегматизм. — Та же язва, та же Женька.
— Родная кровь, — поддакиваю я ему в тон.
— Я бы сказал, что яд.
— И он тоже, — я фыркаю насмешливо, открываю глаза, когда от меня всё-таки отходят, решают, кажется, что вся красота восстановлена. — Почему, кстати, фиолетовые?
— А что я говорил про образ?
— Стилист должен эпатировать, — мудрую мысль, выданную много лет назад при знакомстве, я повторяю с его же назидательной интонацией. — Причём, эпатировать он должен с расстояния дальнего, но точного. И наповал. И чтоб всем сразу было ясно, кто тут корона стиля и жертва последней моды.
— Гарин, не женись на ней, — Серж, оглядываясь на вошедшего в комнату невесты Саву, советует великодушно и скорбно, размышляет с полным знанием дела. — Язвы, как известно, у всех есть. Просто у кого-то желудка или кишки, а у кого-то она женой зовется. Уверен, что тебе последнюю надо?
— Уверен.
Гарин отзывается без сомнений.
Только бровь чуть удивленно ломает, смотрит, усаживаясь на своё место, вопросительно и на меня. И объяснения, ставя локоть на идущую между нами волной спинку и подпирая подбородок, я выдаю злорадно:
— Это он из личного опыта. Делится.
И жалуется.
Ибо жена — прима-балерина — это личность, конечно, талантливая и творческая, но трудная. Настолько, что даже Енька предпочитает обходить её по широкой дуге, попутно вздыхая, что подобный уровень стервозности простым смертным недоступен.
— Вы тут всё? Готовы? — Рада, заглядывая к нам, интересуется строго.
А вырастающий поверх её головы Егор ещё и на часы, вытягивая руку, выразительно показывает.
Тикает время.
Приближает, оставляя мне всего… сколько? Полчаса? Или на пару минут больше? В любом случае, совсем немного.
Так мало, что дыхание на миг перехватывает и кровь, вызывая ледяной холод напополам со слабостью, в жилах стынет.
От волнения.
Да.
Не от сомнений, которые все эти часы, все эти последние дни, меня терзали и разрывали, а теперь вот куда-то пропали. Не выдержали жадного собственнического взгляда тёмно-серых глаз, тепла и касания тяжёлых рук.
Шёпота-обещания, что едва слышим и только для меня:
— Я тебя удержу.
Я верю.
Я так хочу верить ему. Хочу сказать, что вот эти три слова куда важнее, чем все признания в любви, которые столько раз он мне говорил. Я хочу, чтоб все куда-то делись, исчезла бы вся эта суета и суматоха, весь мир с его вопросами и сложностями, а я бы просто смогла перегнуться через разделяющую нас спинку, перебраться на его колени.
Ощутить не дразнящее и легкое прикосновение прохладных губ к щеке, а… как в Индии, в Аверинске или где угодно, когда одни мы остаемся.
— Ну… мы начинаем? — Ивницкая, грациозно падая на стул, вопрошает ворчливо.
Нетерпеливо.
Ибо право помучить нас вопросами отвоевала себе именно Полина Васильевна, отбила эту возможность у Женьки, самой младшей сестры Гарина и — это надо было видеть! — у Аурелии Романовны. То, что стать журналистом она всегда мечтала, Ивницкая, удивляя и меня, и Артёма, тогда тоже объявила.
Просто нам о своей мечте она никогда не говорила, да.
— Давай уже.
— Ну наконец-то! — ногу на ногу Полька закидывает картинно, сцепляет руки на коленке, и спрашивает она нас с деланной бодростью и живостью. — Алина, Савелий, в этот удивительный и неожиданный для всех нас день, я хочу спросить только одно… Как вы до такой жизни докатились, дорогие мои⁈
— Ивницкая!
— Ну, хорошо-хорошо, — соглашается, поправляя волосы и сверкая улыбкой, она легко, спрашивает уже нормально и даже сурово. — Итак, первый вопрос нашего короткого и свадебного интервью. Ребят, как вы познакомились?