Только то, что на пары не придет, он на прощание бросил. Не объяснил, как и всегда, чем занят так сильно будет.
А я не стала допытываться.
Не смогла.
— Ты… куда сейчас? — я спросила нелепо.
Растерянно.
Я… я понятия не имела, какие вопросы и как в такой ситуации задавать было бы правильно и умно!
— И… вообще, как?
— Нормально, — плечами он пожал безразлично.
Так знакомо и привычно, что стукнуть, вспыхивая за секунду, захотелось. Захотелось разнести вдребезги его невозмутимость. И ещё врезать за то, что с бестолковым нашим диалогом он мне не помогал.
Только стоял и смотрел.
Ждал терпеливо и равнодушно, когда ещё что-то я скажу.
— Измайлов, да будь ты хоть раз человеком! — наверное, я не выдержала, наверное, нервы всё-таки сдали, ибо перчатка в него полетела, врезалась в грудь и на землю упала. — Поговори со мной нормально!
— А я с тобой как разговариваю?
— Никак!
— Никак — это молчание, Калина дуристая, — усмехнулся он снисходительно. — А мы с тобой как раз… беседы ведем.
— О да, содержательные!
— Очень.
— Ты невыносим, — смотреть на него дальше было невозможно, тянуло прибить, а потому глаза, пытаясь успокоиться, я закрыла. — Глеб, кто я для тебя? Кто для тебя Полька, Артём? Ты никогда ничего нам не рассказываешь! Ты пропадаешь, пропускаешь пары, а потом приходишь как ни в чём не бывало и ничего не объясняешь! Это твои показы или что-то ещё? Ты вроде рядом, но при этом так недостижимо далеко и в неизвестности. Я… я даже про Валюшу знаю больше, чем про тебя. А ты… какие у нас отношения, Измайлов?
Глаза, выдыхая последний вопрос, я всё-таки открыла.
Выдержала его взгляд, в котором было что-то незнакомое и непонятное, неподдающееся какому-либо определению. И смотреть, пытаясь разгадать значение, я продолжала упрямо, пусть… в светло-серой ртути и тонулось больно.
Проваливалось, царапая сердце, с каждым его ударом всё глубже.
А он молчал.
Не отвечал так долго, что застыть от холода и сырости ледяных луж я успела.
— Ты мой друг, Калина, — он всё же заговорил.
А я забыла, что задавая вопросы, надо быть готовым услышать ответы. Я оказалась вдруг не готова к таким вот простым и, в общем-то, логичным словам.
Действительно, друг.
Кто же ещё?
— А то, что почти случилось в коридоре… я прошу прощения.
Ещё раз, действительно.
И он забыл сказать, как полагается и принято, что сожалеет и больше такого никогда не повторится.
Моей бы фразой тогда стало, что охотно верю.
— Значит… значит, общаемся дальше по-дружески? — ветер, ещё зимний и колюче-злой, забрал и мой голос, и подлую дрожь в нём, дёрнул, приподнимая и бросая в глаза, непослушные пряди у лица. — Видимся теперь по выходным и праздникам? Встречаемся после нашей учебы и твоей работы?
— Я улетаю завтра в Москву, — отвечать, проверяя на прочность мой последний натянутый нерв, Измайлов продолжал неторопливо, не сразу. — Вернусь недели через две, а там… почему бы и нет? Я ухожу из группы, но ведь общаться можно и вне её. Можно сходить в кино.
— Можно.
— Вы с Ивницкой в веревочный парк ещё хотели.
— Хотели.
— И на батуты.
— И на батуты, — я согласилась послушно, колко, как бьющие в лицо единичные снежинки. — Ты Польке с Артёмом только расскажи всё и сам, пока они со стороны от кого-нибудь не узнали. Если… если они тоже друзья.
— Я расскажу, — Измайлов кивнул серьёзно, поднял и протянул мне перчатку. — Тогда… пока?
— Удачной поездки.
У меня вышло попрощаться, не подвела выдержка, которой Аурелия Романовна могла бы гордиться. И обнять себя вежливо и равнодушно я дала.
Улыбнулась даже.
Мы ведь не расстаемся насовсем, а просто прощаемся.
Недели на две.
Подумаешь, мы больше никогда — всё, закончилось! финиш, баста, навсегда! пусть и куда раньше, чем я думала! — не будем учиться в одной группе.
Подумаешь, мне больше не с кем будет играть в «крестики-нолики» или морской бой на особо заунывно-скучных и нескончаемых парах. Подумаешь, больше никто не станет сидеть рядом и тыкать в ответ на особо удачно сказанную гадость в бок ручкой. Подумаешь, мы больше не сможем показательно порицать Ивницкую за просмотр сериалов на лекции и пересмотренный в десятый раз шедевр с Серканом Болатом. Подумаешь, мы больше не будем стартовать первыми в перерыв в сторону буфета или автомата, чтобы успеть раньше всех и в очереди не стоять.
Подумаешь, подумаешь, подумаешь…
Я ускорялась на каждое из этих подумаешь. Шла в сторону дома, лавируя между людьми и по механической привычке тормозя на светофорах, пешком. Я прошла мимо всех остановок, ибо ехать в транспорте, в замкнутом пространстве, вот сейчас было никак невозможно.