В конце концов, не первый ведь раз.
— Есть, а чего?
— Скинь, — я, игнорируя взгляд Гарина, приказала в его же манере и ледяном тоне, — гляну. Сколько у вас человек сдает? И кто из преподов следить будет? Ваш или как?
У нас вот большая часть тестов писалась при лаборантах, которые знать нас не знали и в лицо не узнавали.
И проще от этого было.
— Человек п-пятьдесят, наверное, — носом Маруся шмыгнула звучно, пояснила расстроено и не особо понятно, — там все пишут.
— Алина, ты чего задумала? — Гарин нахмурился нехорошо.
А я, пролистав и прочитав первые страницы отправленного документа с ответами, улыбнулась широко:
— Марусь, я могу сходить за тебя.
— Ты? Как⁈
— Нет, — Савелий Игнатьевич заявил категорично и грозно, сложил для убедительности руки на груди. — Это невозможно.
— Почему?
— Там почти шестьсот вопросов, — Маруся протянула неуверенно, ещё без надежды, но уже задумчиво.
— И она их две недели учила, — Гарин вставил раздраженно, махнул для наглядности на телефон и изображение сестры. — А ты планируешь за пару часов всё запомнить? И кто тебя в универ пустит? А в аудиторию? Как ты себе всё это представляешь?
— Там будет не три человека, не вычислят.
— У меня студенческий дома, в рюкзаке.
— Вот видишь, в универ я попаду, — возрадовалась под скептическим взглядом я бурно, озвучила план дальнейших действий. — И пока ты за ним ездишь, я всё выучу. Сав, там даже не тысяча вопросов, как раз за четыре часа и выучу, и повторить успею.
— Ты не сможешь, — он процедил холодно.
Уверенно.
Так, что доказать обратное нестерпимо захотелось. Мне упёрлось сдать этот треклятый тест, потому что сделать это я могла, потому что Маруська напоминала мне меня же или Ивницкую и, вообще, ближних спасать надо.
А ещё — самое важное, главное и, ладно, честное — потому что поразить Гарина я хотела. Все черти, сидящие во мне, требовали и толкали произвести на него впечатление, чтоб он восхищался, чтоб знал на что я способна, чтоб… чтоб смотрел восторженно и гордо.
— Могу, умею, практикую! — я, меряя снисходительным взглядом, фыркнула пренебрежительно, открыла большую тайну. — Мы с Ивницкой пару модулей на биохимии так и сдавали. Никто не запалил.
— Тут другой институт, Алина! Я вам запрещаю, это безумие! Нереально столько запомнить за такое время.
— Кто тебе сказал?
— Там народу должно быть много, — Маруся, нашу намечавшуюся перепалку, перебила сосредоточенно. — Я Олю попрошу тебя встретить и проводить, наши не спалят. А в компьютерном классе не наш препод сидит, он никого в лицо не знает.
— Он не знает, а если Яковлев зайдет? Марусь, ты представляешь, какой скандал будет? Господи, о чём мы вообще говорим⁈
— О сдаче теста, — я, отрываясь от чтения вопросов, вставила умно.
Рассеянно.
Времени с расчётом того, что на запоминание ста вопросов уходит минут двадцать-тридцать, было всё же не так и много. И слов новых, умных попадалось изрядно, напоминало, что зубодробительным лексиконом не медицина едина отличается.
— Ты не пойдешь его сдавать, это авантюра. Хорошим она не закончится. Ты не выучишь, тебя выгонят. А её тогда точно отчислят. Алина, ты вроде старше, умнее, ты должна понимать, чем это всё чревато!
— Гарин, твоя сестра тоже совершеннолетняя, — я вновь отрываясь и сбиваясь на Солоне с сисахфии, отбила не менее морозно-яростным голосом. — Она в праве решить сама.
— Савка, я согласна, чтоб Алина вместо меня пошла!
— Нет…
Наша первая ссора случилась именно тогда.
И безрассудной авантюристкой меня впервые назвали тогда же, бросили отрывисто металлическим голосом, что более ответственной и разумной до этого дня считали. Я же… чересчур самонадеянная, не думающая головой сама и толкающая на столь незаконные махинации ещё и его сестру.
Он ругался и злился.
Но за студенческим съездил и парик, зелёный, по пути купил. Не проронил ни слова, лишь поджимал неодобрительно и выразительно губы, пока до университета мы ехали, а я докрашивала глаза и зелёную прядь лепила.
— У меня всё получится, Гарин, — это, прежде чем закрыть дверь машины и уйти, я всё-таки не удержалась и сказала.
Заявила, наверное, в самом деле, самоуверенно.
Твердо.
Пусть внутри этой уверенности и твердости с каждой следующей секундой и становилось всё меньше. Зарождалось где-то на дне желудка такое знакомое и жгуче-ледяное волнение, от которого подгибались ноги и шумело в голове.