— И вы до сих пор в ссоре? – с опаской спросил Гарри.
— Нет, что ты, мы уже… ммм… помирились, – как‑то по–детски закончил Люциус. – Теперь все будет как раньше.
— А, хорошо, – Гарри удовлетворенно кивнул, а про себя подумал: «Хотелось бы знать, а как было раньше?»
— Мы вместе встретим Рождество, а летом, когда вернешься из Хогвартса, отправимся к морю.
Они двинулись обратно по дорожке, и Люциус продолжал что‑то рассказывать о будущем, о предстоящем путешествии, семейных делах, но уже совсем по–другому – легко, словно выполнил неприятную, но необходимую работу.
На обед Гарри решил не спускаться, ему хотелось побыть одному. Его никто не беспокоил, только молчаливый домовик, который, выслушав, что «хозяину Драко» нужно кое о чем подумать, мгновенно удалился.
Бесшумно появился поднос с любимыми малфоевскими лакомствами и также бесшумно исчез, после того как Гарри поел.
Многие поступки Малфоя сейчас становились понятнее. И его вечная возня с первокурсниками, готовность защищать их. И нежелание возвращаться на каникулы в поместье. И страх отцовского письма. Наверное, совсем не радостно было держать все это в себе. Почему же он никому не сказал об этом? Ведь и Крэбб, и Гойл, и даже Паркинсон ничего не знали, только догадывались, что не все в порядке.
Самым заветным желанием Гарри было иметь семью, любящих родителей. Но его этого лишили. Именно поэтому он иногда завидовал Рону, хотя тот и ворчал, когда миссис Уизли начинала слишком опекать его. Он вспомнил, какой заботой окружали его в Норе в те редкие разы, когда он гостил там. Именной такой он представлял себе настоящую семью.
А в отношении родителей Малфоя к своему сыну чувствовалась какая‑то отстраненность. Хотя сегодняшний разговор с Люциусом привел Гарри в некоторую растерянность. Он говорил так… по–человечески, что ли. Всегда такой самоуверенный, он волновался и даже временами смущался.
Гарри никак не мог перестать думать о том, что произошло с момента его приезда. Он убеждал себя, что ему нет абсолютно никакого дела до внутрисемейных отношений, вот пусть Малфой обо всем и беспокоится. Но это было бесполезно.
Ближе к вечеру от размышлений разболелась голова и Гарри, потеплей одевшись, вышел на улицу подышать свежим воздухом, надеясь, что холод и ветер наведут порядок, заморозив и выдув все лишние мысли. Снег валил теперь сплошной стеной. Уже в десяти шагах не было ничего видно. Глядя на падающие огромные хлопья, так хорошо было ни о чем не думать. Они укладывались друг на друга с невероятной нежностью, сохраняя свою форму и покрывая все вокруг пушистым одеялом. Да, именно так, холодные и нежные.
Гарри и не заметил, как головная боль стихла, мысли вернулись в привычное русло, и он вспомнил, что у него есть совершенно определенная цель, которая стоит на полке книжного шкафа в кабинете Люциуса.
Уже совсем стемнело. Стало тихо–тихо. Последний раз вдохнув обжигающий морозный воздух, Гарри вернулся в дом.
Отряхнув с мантии снег, Гарри скинул ее и вызвал домового эльфа, чтобы узнать, где сейчас Люциус.
— Хозяин у себя в кабинете, разбирает бумаги.
Гарри задумчиво потянулся поправить очки, но, спохватившись на полпути, потер нос. В голову ему пришла идея.
— У меня для тебя будет задание, – сказал он домовику, пытаясь придать голосу повелительные нотки, – как только отец куда‑нибудь отлучится, сообщай мне. Но только чтобы никто об этом не знал.
Домовик склонился в поклоне и, не разгибаясь, исчез.
Есть не хотелось, и Гарри поднялся наверх. В спальне он, не зажигая света, добрался до кровати и как был, в ботинках, завалился на постель.
Проснулся он, почувствовав, как прохладная рука касается его лба. Гарри открыл глаза и в полумраке увидел склоненное над собой лицо Нарциссы. Он дернулся, приподнимаясь, но ее ладонь уперлась ему в плечо, мягко возвращая его на подушку.
— Не вставай, я уже ухожу, – ее голос звучал немного хрипло, как будто она простудилась.
— Отец сказал мне, что вы поговорили, – пальцы Нарциссы нервно перебирали ткань его пиджака, словно не решаясь ни на что большее, но и не желая покидать облюбованное место.