– Вовсе нет. – Он сделал вид, что внимательно рассматривает нескромную картину. – И слава Богу. Многие из этих «шедевров живописи» не доставляют удовольствия.
Она спрятала улыбку, не желая поощрять рискованный флирт.
– Между прочим, мне кажется, что нас не представили. – Он опять оказался рядом. Достаточно близко, чтобы она могла уловить пряный аромат его одеколона. – Я – Хадден.
Лорд Хадден. Кумир Гарри.
Надо же! Какое удивительное совпадение, подумала Элиза. Он красив, обладает чувством юмора, и ей даже понравилось его общество.
– Тот самый Хадден? – спросила она, тщательно скрывая неожиданное разочарование. В конце концов, какое значение имеет, кто он? – Один из пресловутых церберов, которым доставляет удовольствие нарушать все правила приличия?
– Вижу, что моя репутация меня опередила.
Помолчав, он развел руками.
– Что касается правил, вам следует посоветовать брату не играть по-крупному. По сравнению с волками, которые играют в «Логове», он просто деревенский ягненок. Они очень скоро обдерут его как липку.
Ее нервы и так были напряжены от беспокойства, а его слова были словно иголка, которая воткнулась прямо в самое больное место.
– С чего вы вообразили, что я имею влияние на своего брата, сэр? – Дама вскинула голову. – Он распоряжается всеми деньгами, единолично принимает решение, куда их тратить, и управляет нашим имением. Неужели вы думаете, что он прислушается к совету сестры вести себя иначе? Это нереально.
Она выпалила все это, не сдержав гнева, но маркиз, кажется, отнесся к ее словам серьезно. Он нахмурил брови и уставился на турецкий ковер под ногами, словно искал ответа в его замысловатом рисунке.
Не то чтобы она надеялась услышать что-то дельное. Она знала по опыту, что джентльмены предпочитают не заниматься трудно решаемыми проблемами. Но он опять ее удивил.
– Кажется, я снова должен извиниться, леди Брентфорд. Вы правы. С точки зрения логики мой вопрос был глупым и абсурдным.
– Чтобы джентльмен признал свою ошибку? Пожалуй, я передумаю и все-таки упаду в обморок, – пробормотала Элиза.
– У меня слишком много ошибок, чтобы во всех признаваться. Не стоит из-за такого, как я, лишаться чувств.
Черт бы побрал этого мужчину за такую привлекательную улыбку. И такие глаза. Такого загадочного зеленого цвета глаз Элиза еще никогда не видела: словно солнечный свет растворился в зеленой листве.
Она быстро отвела взгляд.
– Ирония в том, – сказала она, – что при всех ваших недостатках – а их, видимо, легион – вы единственный, кто сможет достучаться до упрямой головы Гарри.
– Я?
– Именно так. Вы его герой. Мужской образец бесшабашного распутства.
Гриф нахмурился:
– Я даже не знаю вашего брата.
– Но он совершенно точно знает вас.
– Однако вряд ли он меня послушает. Моя репутация…
– Я уверена, что для вас не так уж важно мнение деревенской вдовы. – Обыкновенной обедневшей вдовы, добавила она про себя.
– Я вижу, что я опустился ниже всякого уровня, – сказал он непринужденно. – Неужели я ничего не могу сделать такого, что подняло бы меня в ваших глазах?
Вопрос, как она поняла, был риторическим. Это была просто светская болтовня, которая должна была вызвать улыбку, а не настоящий ответ. Все же его слова вызвали в ее душе странный трепет, а потом откуда-то взялась шальная мысль: «Поцелуй меня».
За всю свою жизнь Элиза не испытала ни одного настоящего поцелуя – такого, как описывают в романах. Отец выдал ее замуж за сварливого барона, который был намного старше ее и женился на ней не за ее красоту, а за благородное происхождение. Это был холодный брак без любви. А теперь Гарри делает все для того, чтобы история повторилась.
Как же ей все надоело! Как она устала от того, что должна вечно оправдывать чьи-то ожидания. Всего один раз, единственный, она хотела поступить по-своему. Решиться на что-то опасное. Непредсказуемое.
– Поцелуйте меня. – О Боже, неужели она произнесла эти роковые слова вслух?
– Простите? Я не расслышал.
– Стукните моего лоботряса брата по башке, – сказала она более отчетливо. – Для человека, который, как пишут в газетах, в прошлом месяце в вашем клубе обыграл вчистую лорда Феттерса и лорда Бертрама, это будет не слишком сложной задачей. Может, он одумается.
– Газеты всегда преувеличивают. Но во всяком случае, я думаю, что лорду Литу нужен не только удар по башке, но и пинок под зад, чтобы сбить его с дороги порока. Направить, как говорится, на путь истинный.
– Боюсь, что вы правы.
Элиза очень надеялась, что ее щеки не пылали от того безумия, которое она только что себе позволила. Ей надо было срочно на что-то отвлечься.
– О! – Ее взгляд упал на золотую раму, лежащую лицом вверх на серванте. – По-моему, это акварель Редуте?
Она улыбнулась, погладив золоченую раму, и у него почти остановилось дыхание.
Это было похоже на то, будто из-за туч вышло солнце.
Ее глаза засветились, а когда она подняла ресницы, он увидел, что ее глаза были не просто карие. В них играли золотистые искорки. Свет из окна освещал ее немного загоревшие щеки, подчеркивая высокие скулы. Увидев на носу россыпь веснушек, он решил, что она, должно быть, проводит много времени на свежем воздухе.
Это лицо было запоминающимся. Оно не было хорошеньким, скорее необычным. Нестандартным. Не похожим на лица лондонских красавиц, которые выглядели так, будто были вырезаны из одного и того же куска картона.
– Как вы считаете, мисс Хокинс не будет возражать, если я чуть-чуть подвину стекло? Мне очень хочется увидеть, какую он использует бумагу, и рассмотреть мазки.
– Не стесняйтесь. – Леди, знакомая с работами Редуте? – Я уверен, что у Сары не будет возражений.
Элиза стала расстегивать пуговицы перчаток.
– Позвольте мне помочь. – Гриф взял ее руку и, расстегнув крошечные пуговички, начал стягивать – палец за пальцем – лайковые перчатки.
– А теперь давайте другую руку, – потребовал он, прежде чем она успела возразить. – Предметы женского туалета подчас сложно снимать. Но как видите, у меня имеется кое-какой опыт.
Ее лицо залила краска, и оно стало почти таким же пунцовым, как розы на картине, которую совсем недавно раскритиковал Гриф.
Почти отвернув кожу второй перчатки, он остановился. Он оказался лицом к лицу с бедой в форме небольшого кусочка ее запястья. Он сделал глубокий вдох, наслаждаясь тонким ароматом лаванды и жимолости. Этот запах притягивал его, и Гриф наклонялся все ниже и ниже…
– С-сэр! – Она выдернула руку, но он успел почувствовать мягкость ее кожи.
– Простите. С моей стороны это было не по-джентльменски, – сказал он, наблюдая, как она, сняв перчатку, наклонилась над рамой. Неужели ее шепот был лишь плодом его воспаленного воображения?
– Можете ударить меня, если… если я нарушил правила приличия. Поддался…
Появление Сары не дало ему возможности закончить фразу.
– Простите, что я задержалась, леди Брентфорд. – Она сделала паузу и взглянула на них вопросительно, прежде чем добавить: – Я попросила вашего брата подождать в одной из свободных гостиных в конце коридора. Портье проводит вас.
– Простите меня, но я немного подвинула стекло на вашей картине, – запинаясь сказала Элиза. – Мне никогда раньше не приходилось видеть оригинал художника Редуте, поэтому мне захотелось поближе рассмотреть технику его письма.
– Что? – спросила Сара. Она явно что-то пропустила.
– Я говорю о художнике. Это Пьер-Жозеф Редуте. Он служил придворным живописцем у Марии Антуанетты.