Петр только глухо застонал. Судорожно сглотнул, сжал до хруста пальцы, аж костяшки побелели, да налились кровью глубокие следы-полумесяцы на ладонях.
Нет, это безумие просто так прекратить невозможно. Не выйдет. Страхов смотрел на склоненный светлый затылок и «плыл», теряясь в ощущениях. Ошметками сознания он понимал Макса, которому кроме Мира, вот этого вот человека, который сейчас стоит перед ним на коленях, никто больше не нужен. Красивый, яркий, самодостаточный… Зачем смотреть по сторонам, если есть ОН?
Нет, Петр не любил… слишком больно любить. И слишком поздно. Для него, однолюба, уже поздно. Тогда почему? Потому что его чувственный голод под силу утолить было только тому, кто сам был средоточием чувственности.
— Господи… да…
Мир только улыбнулся про себя. О, у него было время на то, чтобы стать почти идеальным любовником. Он играл ощущениями Петра, как виртуоз — на музыкальном инструменте. Чуть-чуть боли, чтобы коснулась края сознания и сразу следом — яркое, чувственное удовольствие. Жар и напор, от которого подкашиваются ноги и еле заметные касания, чистая нежность… Ты покричишь для меня, Петр?
Зажмуренные глаза, искусанные губы, стоны, слетающие с них, как листья под напором ветра, он стоит на чистом упрямстве и ещё потому, что за спиной стена. Наверное, это единственное, что ему еще осталось, потому что на самом деле он уже давно у ног Мира.
Он кричит почти беззвучно. Кричит всем телом, купаясь в остром удовольствии, граничащем с беспамятством, а когда сил не остается совсем — вскрикивает, почти болезненно и стонет, протяжно, горько, выдыхая его имя. Одно только имя:
— Миииир…
Тот поймал его почти у пола. Устроил, как смог, закрывая собой его лицо от водяных струй. Провел ладонью по щеке, пытаясь поймать взгляд затуманенных глаз.
— Пьер… — позвал тихо, на грани слышимости, и голос утонул в шуме льющейся воды.
— Спасибо… — ослабевшие пальцы накрыли его руку, и Петр улыбнулся, глядя на Мира из-под полуопущенных ресниц. Прижался дрожащими губами к теплой влажной ладони и вздохнул. — Ты просто чудо.
— Не пугай меня так, — Мир отразил его улыбку.
— А ты за меня испугался? — выгнул бровь Петр. Вот только она дернулась и вместо великолепной иронии получилось просто забавное поигрывание. — Приятно, черт побери! Извини, просто так получилось.
— Дурак ты, — бросил Мир и столкнул его со своих коленей. С трудом поднялся, распрямляя затекшие ноги. Тряхнул волосами, разбрызгивая капли воды и потянулся за шампунем.
— Может быть, — Петр склонил голову к плечу, и щекой прижался к его бедру, задумчиво глядя, как Мир намыливает волосы. — А может мне и правда приятно. Что ты испугался. Хотя, с тебя станется рассматривать меня на предмет как бы так половчее вытащить бездыханное тело, чтоб потом не объяснять, почему Петр Страхов скончался от оргазма в твоем душе.
— Для скончавшегося ты был все еще слишком жив, — хмыкнул Мир, откидывая голову, чтобы смыть пену, попавшую на лицо. — Да и бледность тебе бы не пошла. А ты хотел бы умереть от оргазма? Или все-таки — тихо и спокойно во сне?
— Героически. Или на сцене, — Петр поднялся на ноги и удовлетворённо вздохнул. Ненасытный организм, получив разрядку, наконец, угомонился. Во всяком случае, вид капель воды, стекающих по совершенно потрясающему обнаженному телу Мира, не вызывал в нем острого желания немедля валить на пол и трахать до потери пульса. Но от поцелуя Страхов все-таки не удержался.
— Позер, — не обидно бросил Мир, смывая пену с волос. В последний раз провел по ним и отступил, давая Петру место. — Кофе? Чай? Или я могу не разыгрывать гостеприимного хозяина? — серые глаза мягко искрились от смеха.
— Апельсиновый сок и сигаретку, и можно без дури. Своей хватает, — Петр подставил лицо струйкам воды, всем телом потянулся, чувствуя, как поют мышцы, как звенит каждый нерв. — Обещаю сегодня больше не приставать.
— Тогда обещаю не портить твою физиономию. Хотя не скажу, что у меня не чешутся кулаки, — Мир вылез из кабинки и, накинув на себя полотенце, вышел из ванной. Промокнул волосы, а потом обернул его вокруг бедер.
Апельсиновый сок нашелся в холодильнике. Там же обнаружилась початая бутылка белого «Муската». Мир вернул столик на место, водрузил на него сок, вино и два бокала и, найдя на полу пачку сигарет, прикурил у окна.
Петр вышел минут через пять. Короткие волосы топорщились в разные стороны, полотенце обернуто вокруг бедер. Кажется, даже вот такой, разморенный горячей водой, сексом и усталостью после долгого дня, он был спокоен и уверен в себе.
Он подошел к окну неслышно. Обнял со спины, коснувшись губами мокрых волос.
— Я не буду просить у тебя прощения. Потому что не жалею. И не пожалею никогда.
— А я и не ждал этого от тебя, — Мир пожал плечами. — Ты успокоился? — сделал затяжку и протянул ему, не глядя, свою сигарету.
Страхов принял сигарету и глубоко затянулся. Зажмурился.
— Сейчас? Да. А завтра… не знаю.
Мир только хмыкнул.
— Надеюсь, что завтра ты найдешь себе другой объект, — поколебался немного, но все-таки спросил. — Я могу оставить тебя на ночь. Если хочешь.
— Нет, Мир. Спасибо, но нет.
«Спасибо» за предложение остаться или «спасибо» за…… Петр был рад, что Мир не мог видеть его глаз. Но именно в глазах было вот это: не надейся. Не поможет.
— Если я останусь, мы оба завтра не выйдем из этого дома.
— Как хочешь, — снова пожал плечами Мир и развернулся в его руках. — Я бы сказал тебе «спасибо». Но не буду.
— Это будет лишнее, — кивнул Петр.
Легкость растворялась в реальности. Все верно. Адреналин распадался в крови, прекращая свое будоражащее воздействие. Еще немного и все закончится.
— Надеюсь, завтра на репетиции ты меня ненавидеть не будешь.
— У меня есть причины тебя ненавидеть. Но это — не из их числа, — Мир светло улыбнулся. — Сок?
— Сок, — Петр дернул светлую прядку, поймав ее губами. — А все остальные причины совершенно точно не стоят твоей ненависти. Они слишком мелкие, чтоб о них помнить. Честно. Я вот не помню!
— Ну, еще бы… — хмыкнул Мир, выскальзывая из его рук. Подошел к столу, налил себе вина, а Петру — сока и протянул ему его бокал. — Если я скажу тебе, что из всех друзей Макса ты меня интересовал больше всех, ты сильно зазнаешься?
Сок Петр пил мелкими глоточками, чтобы не посадить голос.
— Даже не знаю, что тебе на твой пассаж ответить. Данька всегда был зубоскалом, Стасик по сей день Веркин подкаблучник, а остальных ты знал плохо. У тебя просто выбор был небогатый. Но… я помню твои слова, Мир. Только жалеть о несбывшемся как-то глупо. Потому и не жалею, что Макс стал нашей точкой пересечения.
— Я разбил вашу с ним дружбу. Прости, — Мир действительно жалел о той сумасшедшей ночи. До сих пор жалел. Петр был любимым другом Макса и когда они начали отдаляться…
— Это все равно случилось бы. Рано или поздно. С тобой или без. На трезвую голову или под кайфом. И все равно мы разошлись бы. Знаешь, как говорят — по-доброму или брыканиями, но случится то, чему была судьба случиться. Вы остались. Я уехал. Вы добились всего здесь, а я исколесил всю Европу и добрый кусок Востока.
— Заметно, — хмыкнул Мир, проводя ладонью по его обнаженной груди. — Мне всегда нравился твой загар.
На самом деле он хотел сказать другое, совсем другое. Но вовремя прикусил язык. Страх хоть и не любит больше Макса, не стоит бередить старые раны.
— Он всегда был на всем теле, — ухмыльнулся Петр. — Да, с самого рождения ни стыда ни совести. Мне даже в порно предлагали сниматься. Очень приватном. А денег предлагали столько, что по нашим меркам я года три мог жить, ни черта не делая, и при этом не бедствовать. Девушка узрела меня, загорающего на пляже с борта своей неприлично дорогой яхты. Первый раз в жизни я смывался под покровом ночи, да еще и из отеля выбирался через служебный выход.