— Ну, спасибо за ласку, — Мир фыркнул. — И как это, интересно, Макс до сих пор живет?
— Маленький грешный Святой? — выгнул бровь Пётр. — Не знаю. И, откровенно говоря, нет желания лезть в ваши отношения.
— Только попробуй, — глаза Мира сузились, а в голосе зазвучала настоящая, не прикрытая угроза. А потом растворилась, словно ее и не было. — И нет, Макс — не святой. Просто… — он задумался о том, как ответить, не затронув скользких тем. — Просто он меня любит. Таким, какой я есть. И да, Страх, я — стерва. Тут ты точно угадал, — Мир сделал пару поворотов и припарковался перед одним из подъездов красивого, явно элитного многоэтажного дома. — Не маловат ли шалашик для тебя, а, Пьер? Или тут у тебя нечто вроде зала ожидания на вокзале между поездками?
— Можно сказать и так. Много ли надо молодому-холостому? Кровать-траходром, кухня, душ и шмоточная…. Я нечасто здесь появляюсь, — Пётр передёрнул плечами и выбрался из салона. Подождал, пока к нему присоединится Мир и вошёл в парадное, одарив консьержку шикарной улыбкой, отчего у тётушки едва не случился приступ.
Мир еле слышно рассмеялся и тоже улыбнулся одной из своих самых роскошных улыбок. Ресницы опустились и тут же взметнулись вверх. Теперь эта очаровательная дама долго будет вспоминать его улыбку, но зато описать его лицо вряд ли сможет.
— Этаж? — стоило им зайти в лифт, как улыбка Мира изменилась. Стала почти наивной и чуть отстраненной.
— Скворечник. Жми последний, не ошибёшься, — Пётр прислонился плечом к стенке. — Посмотришь, как выглядит ночной город с высоты тридцатого этажа.
Мир нажал кнопку и тоже прислонился к стене. Скоростной лифт бесшумно закрыл двери и взмыл вверх. Уши чуть-чуть заложило.
— Ты не очень удивишься, если я скажу, что мой рабочий кабинет расположен на тридцать четвертом? — Мир невинно похлопал ресничками.
— Ну что ты, впаду в ступор и начну колотиться головой о стену, потому что в этом мерянии пиписьками ты меня переплюнул. Пойду повешусь на воздушном шарике, — фыркнул Пётр.
— Не забудь пригласить меня, когда решишься. — Дверь лифта открылась, но Мир не двинулся с места, словно еще сомневаясь. — Похоже, самое время сослаться на головную боль и смотаться, — он чуть криво улыбнулся.
— Ты собирался напиваться. Я один четыре бутылки «Кристалла» не осилю, — Пётр обнял его за талию и вывел, легонько подтолкнув к самой дальней двери на площадке. — Так что сегодня ты мой собутыльник. И не только.
— Я бы предпочел ограничиться только этим пунктом программы, — Мир переступил порог квартиры. Он знал, что ведет себя, как капризная девственница, но по-другому просто не мог. Что-то внутри не давало беспрекословно сдаться. — Здесь весь ты, — он с любопытством огляделся. Строго, но дорого без вульгарной роскоши. Минимум мебели, но все на своих местах. — Мне нравится.
— Не выйдет, грешный мой, не выйдет. И прекрати дуться, ведёшь себя как девица в критические дни, — Страхов взъерошил его волосы и закрыл за ними дверь. Прошёл в комнату, которая играла роль гостиной, кабинета и ещё чёрт знает чего, включил неяркий свет, достал из бара бутылку, пару бокалов и поставил их на широкий подоконник.
— Оставь мне хотя бы это, — огрызнулся Мир, заходя в комнату вслед за ним. Провел кончиком пальца по обивке дивана. Велюр. Странно. Он был почему-то уверен, что Петр предпочитает кожу. — Любишь комфорт и удовольствие?
— А ты привык воспринимать меня этаким знойным мэном?
Мир задумчиво покачал головой, продолжая поглаживать мягкую ткань.
— Нет. Я вполне могу представить себе тебя, загорающим ню и рядом какую-нибудь красотку, потягивающую коктейль. Но ты мне всегда казался более… жестким.
— Я актёр, Мир. И бываю разным. Более жёсткий я всегда. Но не тогда, когда один. Хотя… — Пётр неспешно развернул фольгу и мягко выкрутил пробку. Лёгкий дымок вышел из узкого горлышка, и бокалы наполнились золотистым шампанским. — Чёрт меня разберёт какой я… Я не знаю. Хочешь считать подонком — ради бога, считай, мне не жалко.
— Можешь не рассказывать мне про актеров. Мой отец играл Дориана еще когда меня на свете не было. Да и Макс не просто погулять вышел. Я всю свою жизнь живу рядом с актерами. И знаю, какими они бывают, наверное, лучше, чем кто-либо. И подонком я тебя никогда не считал и не считаю. Ты не приставлял мне дуло к виску и не нападал в темном переулке. Хотя я бы, наверное, предпочел бы именно это. По крайней мере, так я смог бы оправдаться перед собственной совестью.
— Пей, Мир… — горько улыбнулся Страхов, прикладываясь к собственному бокалу. — Вот уж лучшее оправдание и самое лучшее из отягчающих обстоятельств.
Мир хмыкнул и подошел к нему. Взял бокал, глядя за окно…
— Ты должен быть циничной сволочью, которой плевать на мои проблемы. Человеком, которому просто однажды захотелось меня трахнуть, — он сделал глоток и вскинул на Петра взгляд. — Но ты… не такой… И если я тебя спрошу «почему», ты ведь не ответишь, да?
— Не отвечу, — он медленно подошёл к Миру и с какой-то странно-болезненной нежностью погладил точёную скулу. — Зачем тебе ещё и по этому поводу грузиться? Так что считай, кем хочешь… — склонился, шепча в ухо, обжигая дыханием. — Мне просто захотелось тебя трахнуть, вот и всё, остальное до лампочки… и теперь на полторы недели ты мой.
— Тогда трахай, — губы изогнулись в улыбке. Чуть изломанной, но сумасшедшей. Мир почти залпом допил шампанское и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. — Трахай и не давай мне думать…
Они оба не думали, погружаясь друг в друга. Разве можно думать, когда жарко, когда под веками фейерверки вспыхивают, а в теле раз за разом полыхает огненный шторм? Зачем думать, если хмель шампанского кружит головы, искристые пузырьки заставляют вскипать кровь и даже если разорвать поцелуй, чтобы глотнуть хотя бы немного воздуха, это не принесёт облегчения, потому что этот пожар не погасить. Мучительная страсть, болезненная, горькая. И сладость игристого вина не сделает сладким крик, рвущийся с истерзанных поцелуями губ…
Тишина звенела, горло чуть саднило, но двигаться не хотелось. По телу расплывалась горькое, темное удовольствие. Мир с тихим, протяжным стоном потянулся, облизывая опухшие губы.
— Я остаюсь до утра. Я слишком пьян для того, чтобы садиться за руль. И мне плевать, что ты обо мне подумаешь.
«Я не хочу сейчас возвращаться домой», — с языка так и не сорвалось…
— Оставайся, — Пётр дотянулся через него до прикроватного столика, взял наполовину пустую последнюю бутылку шампанского и глотнул прямо из горлышка, не озаботившись тем, чтобы наполнить стоящие тут же бокалы. Оставил бутылку, запечатлев на обнажённом плече Мира долгий влажный поцелуй. — Может быть, я даже подумаю на тему того, чтобы и сегодня вечером совратить тебя.
— Скоро полночь, — Мир хмыкнул, опуская ресницы. — Ты кончил десять минут назад и собираешься совращать меня дальше? Пожалей мою задницу, Пьер. Я отвык от таких марафонов.
— Завтра будет совсем другой день. Завтра будет завтра. И завтра я снова буду хотеть тебя, но, так и быть, неженка, уговорил… — следующий поцелуй запечатал губы и Пётр довольно вздохнул.
Мир ответил на поцелуй, а потом свернулся в клубок, чувствуя, как снова начинает замерзать.
— Ты из тех, кто засыпает сразу после?..
— Я из тех, — Страхов натянул на него одеяло и крепко обнял, прижимая к себе как уютного плюшевого медведя. — Кто не засыпает вообще. Но с учётом того, что прошлую ночь я не спал совсем, я был бы не против подремать немножко. Если ты не возражаешь.
— Извини. Мог бы просто сказать, чтобы я заткнулся, — Мир послушно закрыл глаза. — Я понятливый.
— Дурак, — фыркнул ему в ухо Пётр и в качестве маленькой мести легонько прикусил мочку, покатал на языке серёжку. — А с виду такой понятливый и умненький молодой человек! Если мне непременно захочется заткнуть тебе рот, я сделаю это каким-нибудь более приятным способом.