Хоть вряд ли. Вчера они не слишком приятно закончили вечер. Но так будет лучше. Просто попрощаться.
— Нет, спасибо, — Мир отвернулся, чтобы Петр не видел его глаз. Больно. И плевать почему. Дождался, пока Петр разблокирует замок, взялся за ручку, и вдруг замер: — Я все еще нужен тебе? Ты никогда не врал мне. Просто ответь…
— Я не хочу заканчивать свою жизнь самоубийством, Бикбаев… — Пётр изволил наконец натянуть джинсы и теперь стоял, опершись спиной о дверной косяк, глядя в спину Миру. — Я совру, если скажу «нет». Но говорить тебе «да» я не хочу. Потому что в этом случае мне действительно останется только прогуляться с балкона к парадному самым быстрым способом. Забудь, Мир. Ничего не было. Ничего…
Мир закусил губу и молча вышел за дверь. Навсегда?
Страхов судорожно выдохнул и, закрыв замок, прислонился лбом к двери. Больно. До чёртиков больно. И кажется, уже поздно. С самого начала было слишком поздно. Мир любит Макса. Макс любит Мира. Третьего быть не может. Никогда. Сколько себя ни обманывай.
Напиться бы… только вот на репетицию через пару часов. Лорд Генри… потерян. Он будет другим. Не таким, каким его задумывал отец и Марк. Он любит. Только природный цинизм не позволяет ему в этом сознаться самому себе.
8.
Макс прилетел ночным рейсом. Не выдержал. Плюнул на прощание-проводы, автограф-сессию и прочую чушь, сорвался и приехал. Он тихо ругался с агентом по телефону, прокрадываясь в спальню на цыпочках. С трудом, но удавалось. Благо чемодан оставил в холле.
Шмотки сбрасывал по ходу дела, и вот это, почти акробатическое представление, позабавило его самого: тихонечко семенить по ступенькам, придерживая плечом трубочку, пытаясь стащить с себя джинсы. От классических брюк он отказался, поскольку от костюмов его, мягко говоря, тошнило.
Почти у самой двери комнаты он послал собеседника и отключил телефон, а потом, оставив его на полу, скользнул в спальню. Пусто. Идеально застеленная постель, как под линеечку. И никого. Но Мир совершенно точно дома, его машина стоит перед домом, в холле на столике — ключи и разные мелочи, что он в карманах таскает…
Макс нахмурился и вышел, озадаченно шагнул к бывшей родительской спальне и закусил губу. Приоткрыта дверь, на порог выбрался заспанный Кис. Вот он где… только почему? Макс на секундочку замер, любуясь любимым человеком с порога.
Какой же он красивый! Потрясающе красивый. Такой усталый… ему тяжело сейчас. Он справится. Совершенно точно, по-другому у Ратмира Бикбаева не бывает. Макс вошёл в комнату и осторожно прилёг рядом, стараясь не разбудить. А так хотелось. До дрожи в руках. Коснуться кончиками пальцев чуть подрагивающих ресниц, погладить губы, поцеловать…
— Как же я скучал по тебе… светлый мой… — улыбнулся, заметив, как сжался в клубочек Мир. Натянул на него одеяло и всё-таки прижал к себе, согревая теплом собственного тела. — Люблю…
Мир вздохнул, потерся щекой о его плечо и открыл глаза:
— Макс? — улыбнулся беззащитно. — Ты опять мне только снишься?.
— Бууу, — тихонько хихикнул Макс. — Не такое я уж и дивное видение… Я дома, светлый, уже дома. — Мягко коснулся его губ поцелуем. — Как же мне этого хотелось!
Мир замер под его губами. Словно не веря, пробежался кончиками пальцев по его лицу, а потом, коротко охнув, рванулся вперед, прижимаясь к нему всем телом. Вжался в его шею, всхлипнув:
— Макс… Максим… Вернулся… Любимый мой…
— Светлый… хороший мой… я здесь… люблю тебя… всё хорошо, правда… — шептал Макс, губами лаская лицо любимого. — Я с тобой, слышишь… Не удержался, я так скучал… я не мог больше ждать, прости что разбудил… люблю…
— Макс… Люби… Люби меня, пожалуйста, — Мир целовал его сильно, жарко, жадно.
Макс сдёрнул и отбросил прочь одеяло и накрыл его собой, позволяя увлечь себя в поцелуй, долгий, такой долгожданный. А когда поцелуи сменились ласками, они снова занимались любовью, совсем как когда-то, подчиняясь воле собственного желания, поделенного на двоих. Макс, истосковавшийся по нему, любил со всей, разом проснувшейся жаждой, почти жадностью, врываясь в распростёртое, разметавшееся тело, требующее ещё и ещё большего. Только срывалось с припухших губ тихое:
— Люблю… мой…
Мир стонал громко, вскрикивал, подаваясь навстречу его движениям, дрожал, пряча за ресницами кипящие слезы — горькие, горячие. И шептал, шептал, как в бреду:
— Макс… твой… Люби… Не оставляй…
— Люблю… — на выдохе, надрывом, когда сил даже на стон уже не осталось, когда тело пронзила острая вспышка удовольствия, одна на двоих. Потому что других слов не существует. Потому что это — единственное, что важно. Они всегда были одним целым, даже когда ещё не знали друг друга. Но в такие моменты их единение становилось полным, и восторг, плещущийся в их телах, сплавлял их накрепко.
Сердце еще билось где-то в горле, когда Мир вытянулся рядом с ним, прижимаясь всем телом. Нарисовал узор кончиком пальца на груди, неторопливо целуя плечо:
— Расскажи… Как ты там?
— Муторно, — Макс вздохнул, обнимая его. — Просто много людей, всем надо с тобой пообщаться, пожать руку, непременно потными ладонями, все тебя дёргают, ты улыбаешься… Меня ещё и в жюри потянули, так что пришлось пересмотреть столько всего, что аж тошнит… и ещё там не было тебя. Единственным плюсом было то, что там не было настырных спонсоров. Но там не было тебя, так что по сути там было никак. — Макс нежно провёл рукой по его волосам и коснулся лёгким поцелуем губ. — А ты? Чем тут занимался?
Перед глазами Мира мгновенно всплыло лицо Петра, и по позвоночнику прошел холодок:
— Репетиции до упора. Пытаемся придумать шоу на показ. Но без тебя все валится из рук, — он улыбнулся и, вздохнув, отстранился, почувствовав себя вдруг… грязным.
— Хммм… — протянул Макс, обернув Мира одеялом, пока тот снова мёрзнуть не начал, и прижал к себе, зарывшись носом в волосы. — Что-то мне это напоминает… репетиции до упаду, пока не свалишься с ног, потом… ммм… совершенно прекрасный секс, потом строгий папа за ужином и весь мир против нас… Видишь, я уже здесь, так что нафиг, из рук всё прекращаем валить. Я хочу прийти на твою премьеру. А потом буду томно вздыхать на показе из самого дальнего ряда, потому что именитости в очередях стоять станут, лишь бы только попасть к тебе!
— Мне не нравится то, что я делаю, — Мир только вздохнул, утыкаясь лицом в сгиб его локтя. — Не нравится то, что получается с этой коллекцией. Уже… не мое. Времени мало, и если я не придумаю что-нибудь новое, я никуда не поеду.
— Почему? — удивлённо спросил Макс. — Знаешь, я перестал хихикать над тобой за швейной машиной, когда увидел, как тащатся по тем шмоткам, что выходят из твоих рук. Я сам тащусь от первых брюк, которые ты сшил для меня. Что бы ты ни сделал — это выходит офигенно. И это делаешь именно ты, а не Кира Пластинина. Или мне послужить для тебя Музом? Так ты меня на порог кабинета своего не пускаешь, — он мягко фыркнул в мировское ухо и легонько дёрнул непослушную прядку, ухватив её губами.
— Что-то изменилось… — тихо произнес Мир, крепко зажмуриваясь и надеясь, что его голос не дрожит. — Я изменился. Не знаю как, не понимаю… Но то, что я готовил к показу… теперь это не мое. Мне нужно начинать все заново.
— Но это правильно! Мы не стоим на месте, тем более такая гламурно-творческая особа как ты. Родной, не раскисай! Ты у меня самый лучший. Ты всегда верил в меня. А я — в тебя. Всё будет хорошо, вот увидишь. Правда.
— Твоя вера в меня безгранична, — Мир вздохнул, расслабляясь. — Я так счастлив, что ты наконец дома…
— Просто я очень тебя люблю, Мир, — Макс нежно поцеловал его закрытые веки. — Спи, моя радость, утром всё будет куда менее трагично, чем ты себе представляешь. Правда. Я знаю.
— Хорошо, — послушно произнес Мир, улыбаясь. Спокойной ночи, родной. — Я люблю тебя. Я так тебя люблю…