Мир вскинул бровь, молча глядя на него, а потом тихо выдохнул:
— У тебя никогда раньше не было таких отношений, да? Ты просто не знаешь, что делать.
— Просто я привык к одной ночи. К двум ночам без всяких обязательств. Так что да, ты тоже очень кардинально мою жизнь изменил.
— Извини, — Мир ткнулся лбом в его плечо. Помолчал немного… — Я рассказал о нас отцу. Он понял то, что я сам до сих пор понять не могу.
— Твой отец — удивительный человек. И людей насквозь видит. Мне его школа многое дала. И, кажется, я должен быть ему благодарным и за тебя тоже? — Пётр легонько погладил его обнажённую шею.
— Если хочешь, — Мир поднял голову, заглянул в лицо и ухнул в черные искрящиеся глаза. Провел кончиком пальца по его щеке… — Ты не передумал насчет подиума?
— Передумал, но вряд ли ты выпустишь меня на этот самый подиум, предварительно накачав коньяком, я там тогда кренделя начну выписывать, — улыбнулся Пётр, подавшись ласке.
— Коньяк заменит самая фантастическая ночь в твоей жизни? — Мир улыбнулся почти невинно, целуя его губы мягко, невесомо.
— Ммм… думаю, вполне себе. Я и так от тебя вечно пьяный, — Петр с удовольствием углубил поцелуй, обнимая Мира за талию.
— Значит, договорились?
— Договорились, — Пётр довольно сощурился. — Не поверишь, но я сейчас с удовольствием удрал бы с репетиции, да только там за дверью очередь собралась.
— Тогда готовься — через недельки две отправимся в Монте-Карло, — Мир лукаво улыбнулся и отступил. — Все, вали, Страхов, ты мешаешь репетиционному процессу.
— Уже? Я могу тебя сегодня украсть? Ненадолго. Обещаю не мучить. Или?..
— Я всегда знал, что ты садист и извращенец, — Мир легко подтолкнул его к двери. — Иди уже. А заодно придумай, о чем мы так долго беседовали за закрытыми дверями.
— Скажи ещё, что тебе это не нравится, — фыркнул Пётр. — А мы с тобой общались. Я бесился что ты отсутствовал, что ничего не успеваем, что твой дублёр в ногах заплетается, когда исполняет партию «Я разлюбил, переболел и хватит» и вообще, хватит из себя вечно занятую приму корчить.
Он открыл дверь и с выражением холодной ярости на лице, шагнул в коридор, распугав парочку танцоров второго плана.
— Жду тебя на сцене.
Мир только покачал головой ему вслед. А уже через десять минут на сцену взошел его Дориан Грей.
***
Замок щёлкнул едва слышно и следующее, что ощутил Бикбаев — напряжённое сильное тело, к которому прижимали его весьма недвусмысленно, и которое совершенно неоднозначно и вполне определённым образом намекало на собственное желание.
— Ты просто неуловимый какой-то, — тёплые губы прижались к шее, скользнули выше, с неожиданной силой сжались на кончике уха. — Не успеешь обернуться, и уже нет господина Бикбаева, а вы, господин Страхов, уныло заседайте в гримёрке! Почему ты сбежал тогда? — ладони скользнули за пояс брюк, под бельё. Пальцы чуть сжались на нежной плоти, легонько двинулись вверх-вниз и замерли.
Мир резко выдохнул, как от удара.
— Мне пришлось уйти… — он вскинул голову, судорожно облизывая пересохшие губы. — Пьер, только не здесь…
— Тогда ко мне, — непоколебимо выдал тот, продолжая медленную нежную пытку. — Ради такого дела я даже готов сесть в твою машину, чтобы ты не уезжал на такси. Чертовски жаль, что я не могу проснуться с тобой в одной постели хоть разок…
Мир вытянул его руки из брюк и развернулся к нему лицом.
— Проснуться? Зачем, Пьер?
— В прошлый раз ты спал на диванчике, а он неудобный… — тот лизнул губы Мира, очертил контур, а потом аккуратно прихватил зубами полную нижнюю.
— Ты всегда уходишь от ответа? — Мир мурлыкнул и потерся об него, как котенок, требующий ласки.
— Только когда не знаю, что ответить, — улыбнулся Страхов, с силой поглаживая его бёдра. — Ну так что скажешь, грешный мой?
Мир чуть отодвинулся от него, заглядывая в глаза. Страстные, жаркие… Через три часа домой вернется Макс и будет его ждать. Но…
— Поехали…
Дважды говорить не пришлось. Вообще складывалось впечатление, что Пётр если не заранее знал, что он согласится, то чувствовал точно. Ни пробки, ни тянучки, и зелёная волна почти до самого дома. Пустое парадное, лифт, ожидающий на первом этаже… Пётр ногой захлопнул входную дверь, прямо у порога вжимая его в стенку, целуя страстно, жадно.
— Я… между прочим… взял пару уроков дефиле.
— Они тебе не нужны… Ты и так будешь там звездой… — Мир покорно подставлялся под его поцелуи, сжимая, поглаживая его плечи.
— А ещё… — пара шагов, следующая стена, долой рубашку, — я знаю пару… новых слов… прет-а-порте и от кутюр… — ещё несколько коротких шагов, вторая рубашка чуть более аккуратно сброшена на кресло, но возле самой постели он вдруг замирает. Смотрит в глаза и очень серьёзно спрашивает: — Хочешь… меня?
— Да, — также серьезно ответил Мир. — Да, Пьер, да. Но не сейчас.
— Лучшая ночь моей жизни ещё впереди… — Петра почти лихорадило, когда он сдёргивал с Мира брюки, когда покрывал поцелуями восхитительное тело, подрагивающее в его руках. Хотелось бОльшего, неизмеримо бОльшего, но… Макс… какой-то кусочек сознания напоминал о нём. Нельзя, нельзя оставлять отметины поцелуев на шее и плечах, нельзя причинять излишней боли, хоть Мир и требует сильнее, ещё сильнее, глубже, резче… Но всё равно, достаточно увидеть его, вот такого, распростёртого, желанного, как напрочь сносит крышу.
— Пьер, пожалуйста… — Мир бился в его руках, вскрикивал, с силой обнимая ногами его бедра. — Не жалей меня… Люби…
И Петр не жалел, любил, отчаянно, жадно, как в последний раз в жизни, врываясь, вламываясь в него, и тут же лаская, точно вымаливая прощения за грубость. За такую нужную, до крика желанную жёсткость. До сорванного голоса.
Крик взлетел, взмыл по потолок, и словно стек по стенам. Бешено бьющееся сердце, сорванное дыхание…
— Спасибо… — полувыдох-полустон. Опухшие губы дрожали, не слушались. Тяжесть тела Петра была приятной. Нужной. И отпускать его совсем не хотелось.
— Мне нравится похищать тебя у всех, — выдохнул-выстонал Страхов, уткнувшись лицом в его шею. Не будет синяка, хвала небесам. Если отметины на бёдрах ещё можно объяснить падением или углом стола, то на шее… Разве что душили Дориана, перепутав с Дездемоной.
— Мне нравится быть похищенным, — Мир прижался щекой к его макушке. — Спасибо, что заботишься обо мне… — помолчал немного, словно прислушиваясь к себе, а потом еле слышно произнес: — Поцелуешь меня? Хочу твоих поцелуев, Пьер. Запастись тобой впрок.
— Насолить поцелуев? Или сварить пару баночек варенья? — Пётр вскинул на него смеющийся взгляд и в следующий миг впился в припухшие губы. Сам этот поцелуй был сексом. Таким себе безумным трахом, вышибающим всё, вплоть до инстинкта самосохранения, даже не танец, схватка губ, сплетение языков. Борьба на равных, когда никто не желает уступать. Маленькая война за господство во влажной глубине рта, за каждый глоток воздуха…
Мир стонал беззвучно, вжимался в него, забыв обо всем. И не желал, не хотел, не мог оторваться! Сердце словно огнем горело, билось о ребра. И тихо, очень тихо о чем-то умоляло… Еще… Еще!
Ещё… пока хватает дыхания, пока перед глазами не начинают плясать огненные точки, пока дрожь в руках не вынуждает снова накрыть его собой полностью… пока не начинает отчаянно сигналить будильник о том, что отведенный час прошёл.
— Нееет, — простонал Мир, обнимая Петра. — Еще можно…
Мало. Отчаянно хочется ещё. Поцелуев, стонов, вскриков, сжимающихся на плечах пальцев. Ратмиру не нужно осторожничать, но до чего хорошо носить его отметины на теле, чувствовать его губы на губах, даже когда его рядом нет.
— В пробке застрянешь?.. — и ещё поцелуй, долгий, вкусный. — Тебе в душ ещё топать, сладкий мой…
— Потрешь мне спинку? — смех Мира закончился протяжным стоном, когда Страх с силой вжался бедрами в его пах.