— С превеликим удовольствием, — Пётр скатился с него и, поднявшись на ноги, рывком потянул его на себя. Поймал в объятия, ладонями сжав ягодицы, и облизнулся. Пальцы скользнули в ложбинку, погладили вход в тело. — ТАМ ты ещё влажный.
Мир зашипел сквозь зубы, прикусывая кожу ключицы:
— ТАМ еще ты.
— Какое чудесное совпадение… — Пётр приподнял его, заставляя ногами обвить бёдра. — Потому что ЗДЕСЬ тоже я.
Несколько шагов до ванной комнаты. На ощупь открыть дверь. Как хорошо знать каждый уголок. Можно ходить с закрытыми глазами и не ошибиться ни разу.
Мир отпустил его, опуская ноги на пол и, не сводя взгляда с его глаз, потянулся к крану. Резко выдохнул и вскинул голову, подставляя лицо навстречу струям воды, шум которых поглотил тихое «хочу».
Нежность на грани боли. Или это боль граничит с нежностью? Пётр развернул его спиной к себе, заставил руками упереться в стену и уверенным сильным толчком вошёл в тело, всё ещё раскрытое после жаркой схватки, случившейся всего четверть часа назад.
— Хочешь, грешный мой… — выдохнул он, тихо урча от удовольствия. — Хочешь…
Мир глухо, гортанно застонал, подаваясь навстречу его вторжению.
— Да… — откинулся на него, запуская пальцы в его волосы. — Пьер… Хочу, хочу тебя…
Быстро, сильно, почти яростно. Времени так мало. С Миром всего мало. Мира в особенности. Резко, глубоко, точно пытаясь присвоить, узурпировать, оставить себя в нём, чтобы тот, другой… ах…
— Люблю тебя… люблю!..
Мир сжался, словно пытаясь удержать его в себе, замедлить время.
— Не торопись… пожалуйста… — он задыхался, беспомощно сжимая мокрые пряди.
— Мне мало тебя… боооже… — Пётр стонал, лаская его живот и грудь. — Я не хочу, чтобы ты уходил…
Мир коротко всхлипнул, выгибаясь в его руках.
— Прости… Прости, Пьер… — повернулся, лаская губами скулу. — Прости.
— Мииир… — сильные пальцы чуть сжались на напряжённой плоти. — Сейчас… ты мой!
В ответ — стон, слабый, беспомощный. И сразу следом — крик:
— Пьер! — дрожь, пальцы полоснули гладкую поверхность кафеля. Еще немного, и мир разлетится на куски.
Рывок, толчок, сильный, завершающий аккорд, и слетает с губ последнее: люблю тебя… Нервную дрожь не может остановить даже льющаяся потоками вода. И слабость разливается внутри, как сладкий яд…
Светлые пряди Мира текут по шее вместе с водой. Так приятно касаться их губами. Мокрый шёлк. Он ещё здесь, ещё рядом, но в сердце уже поселилась боль расставания.
Мир глухо, в последний раз застонал, утыкаясь лбом в кафельную стену. Они сумасшедшие… Так нельзя. Нельзя так! Но руки сами гладят бедра, так сильно прижимающиеся сейчас к нему. И тело — льнет, все равно льнет…
— Потрешь… — голос звучит глухо, срывается, — спинку?
Пётр без слов потянулся за мочалкой, щедро налил на неё гель для душа. Тонкий свежий аромат с лёгкой горьковатой ноткой. Он растирал спину Мира ласкающими расслабляющими движениями. Плечи, бока, живот и бёдра, смывая следы, но не стирая памяти. И потом, развернув к себе лицом, ещё раз коснулся поцелуем его губ и, смыв остатки пены, выключил воду. Самолично вытер его огромным пушистым полотенцем с вышитым на заказ серебристо-белым вензелем «РБ». Полотенце только для него, любимого.
— Иди…
Мир, как зачарованный, обвел пальцем серебряное шитье, а потом вскинул на Петра отчаянный взгляд:
— Выгоняешь? — жалкая улыбка, кривая. Столько любви в этих ниточках…
— Нет… просто если ты сейчас здесь останешься, ты не уедешь совсем. Ты оденешься, и я… возьму себя в руки.
— Прости… — Мир потянулся к нему, целуя сильно, сладко. — Прости, — развернулся и вышел из ванной, чувствуя себя… ужасно.
Из душа Пётр вышел полностью собранным и спокойным. Правда, для этого пришлось всё-таки три минуты постоять под ледяным душем. Но зато при взгляде на уже одетого Мира, желания немедленно раздеть и уложить в постель не возникло. Зато появилось вполне закономерное желание сварить для него кофе и просто посидеть рядышком с ним на кухне, глядя на неоновые огни города.
— Не проси прощения, грешный мой, — он нежно коснулся поцелуем припухших губ Мира. — Мне не за что тебя прощать.
- Есть, Пьер, есть, — Мир ласково провел ладонью по его щеке. — За то, что не могу дать тебе все, что ты хочешь.
— Это было ясно с самого начала. Ты вообще невозможный человек, Ратмир Бикбаев. И я не знаю, ты дар или проклятие, — Петр на секунду прикрыл глаза, отдаваясь ласке, и вздохнул. — Ты ещё здесь, а я уже по тебе соскучился.
Мир улыбнулся:
— Ты можешь проводить меня до дома. Правда, возвращаться тебе придется на такси.
— Нет, грешный мой, — помимо воли Петр потянулся вперёд, обнимая Мира, прижимая его к себе, точно боясь отпустить, потерять. — Там я тем более не сумею тебя отпустить. Не захочу. Возле вашего с ним дома.
— Тогда давай прощаться?.. — Мир покрывал его лицо крошечными поцелуями. — Проводишь меня хотя бы до своей двери?
— До завтра?.. — Пётр ловил его губы, маленькими шажками продвигаясь к прихожей, пока они оба не упёрлись во входную дверь. — Хотя завтра я смогу украсть у тебя только несколько поцелуев…
— До завтра, — эхом выдохнул Мир. Замер, глядя на него отчаянными глазами. — Я буду скучать.
Страхов щёлкнул замком и толкнул дверь, открывая её. Теперь они стояли, обнявшись на пороге, и смотрели друг другу в глаза.
— Доброй ночи и… забудь обо мне на сегодня.
— Хорошо, — Мир улыбнулся одними уголками губ. Потянулся к Петру, целуя его в последний раз и, вывернувшись из рук, отошел к лифту. — Доброй ночи…
Страхов смотрел, как он вошёл в лифт и только когда створки сомкнулись, отрезая от него Мира, со вздохом закрыл дверь. Вернулся в квартиру, вышел на балкон и закурил, глядя в тёмный двор. Вот вспыхнули фары авто, машина сорвалась с места и исчезла в арке. Ушёл. И сразу стало пусто. Без него пусто. До следующего раза.
***
Тишина угнетала.
Макс сидел, завернувшись в плед, и смотрел какой-то новостной канал. Речь диктора проходила мимо его сознания, совершенно не касаясь мыслей. Непривычно пусто. Без него. Он где-то. Занят. И вернее всего снова стоит в пробке. Такое случается в Москве. Даже теперь. Даже несмотря на подземные и надземные развязки.
Чай остыл. Ужин тоже.
Он тоскливо обнял подушку, прижавшись к ней щекой, и вздохнул. Ничего. Через две недели — Монте-Карло. И станет легче.
Мир тихо закрыл за собой дверь и прошел в дом, разуваясь на ходу. Почесал за ушком вышедшего навстречу Киса и скользнул в гостиную. Неслышно подошел к сидящему Максу и, обняв его сзади, опустился на диван, прижимая к себе.
— Я дома… — на языке было горько, но руки обнимали крепко, нежно. Любимый. Родной. Самый теплый и самый нежный.
— Устал? — Макс выпустил из рук подушку и обнял его в ответ. — Я уже начал беспокоиться. Думал за тобой поехать, но потом увидел в новостях эти чудные пробки… Хоть вертолёт покупай.
— Уговаривал Страхова стать моей моделью на этот показ, — Мир зарылся в его руки, как в мамину шаль в детстве. — Он такой упрямый…
Ложь? Нет. Правда? Нет. Тогда что?
— Как прошел твой день, мой солнечный?
Макс посмурнел. Будто чистое небо мгновенно подёрнулось облаками. Кольнуло где-то под сердцем и замерло в ожидании.
— Два с половиной часа мозгополосканий от спонсора. Но решение всё-таки осталось за мной. Жаль отдавать права на эту постановку, но другие выставили куда более жёсткие условия. Жить можно. А ты как?
— Устал, — Мир выдохнул, прижимаясь к нему и начиная рисовать узоры на его груди. — На репетициях пока особо не дергают и за это спасибо. Ставим шоу, девочки шьют, а у меня нет еще как минимум двух моделей.
— Я бы помог с радостью, но у меня с ходьбой проблемы и спектакли накануне. — Макс с нежностью гладил его плечи. — А помнишь, мы когда-то были на всех премьерах? Я приходил к тебе, а ты ко мне.