— Я люблю его, — Пётр снова встал, придерживаясь за стену. У Макса тяжёлая рука. Когда несколько лет жизни ходишь исключительно хватаясь за любую опору, волей-неволей заработаешь себе богатырские плечи и сильные руки. Да и не пожалел его Макс. Не за что.
— Да что ты? — интонации не поменялись ни капли, только голубые глаза потемнели почти до черноты. — И меня ты любишь? Любвеобильный…
— Нет, — качнул Пётр и застонал от нахлынувшего головокружения. Как минимум сотрясение.
— Нет, — красивые губы Макса исказила вымученная улыбка. — И давно НЕТ? М?..
— Давно, — Пётр не боялся. Он не пытался даже защититься. Он просто стоял и смотрел, чуть покачиваясь, опираясь рукой о стену.
— Ты отнял у меня единственный мой смысл, Пётр… — Макс отвернулся и, открыв дверь, шагнул прочь.
— Не отнял, — бросил ему в спину Страхов. — Он никогда не полюбит меня так, как любит тебя. И никогда со мной не будет.
— Я не хочу ни видеть тебя, ни знать… никогда…
***
Мир тряхнул головой, и длинная челка легла на глаз. Он раздраженно сдул ее, а потом отвел за ухо. Ничего, он привыкнет. Как и к коротким теперь волосам и к тому, что с сегодняшнего дня модельера Ратмира Бикбаева больше не существует. Осталась чистая формальность: сообщить об этом всему остальному миру.
В дверь коротко стукнули, и Мир нехотя отвернулся от зеркала. Кто там еще?..
— Войдите, — голос был спокойным и глухим. Последний месяц он всегда был таким. Пустым.
Пётр вошёл, аккуратно прикрыв за собою дверь, замер у порога, прислонился плечом к откосу, точно твёрдо вознамерился никуда собеседника не выпускать, покуда не будут расставлены все точки над «i». Чуть усталый взгляд скользнул по истончившейся фигуре. Мир… изменился. И не сказать в лучшую сторону или худшую. Просто изменился. По-прежнему тонкий, по-прежнему красивый, он, кажется, стал ещё красивее, утончённее… Только теперь в его красоту вплелась нотка тоски и невысказанной, невыкричанной боли.
— Не делай этого, — тихо сказал Страхов, рассматривая его. Наконец, налюбовавшись, оторвался от двери и медленно подошёл к нему. С нежностью погладил чёткую скулу, глядя в глаза. Такие отстранённые. Такие спокойные, как два омута.
Пётр закусил нижнюю губу, привычно уже коснувшись кончиком языка небольшого шрама. Макс… не пощадил никого из них. Только разбитые в кровь губы зажили. А души кровоточат до сих пор.
Взгляд Мира смягчился, стал виноватым и почти нежным. Выкинув на мгновение все мысли из головы, он качнулся вперед, целуя его губы. Не жалея. Просто лаская, нежа только-только зажившую ранку.
— Я не могу, Пьер. Я больше не хочу этим заниматься. И не буду. Все закончилось. Спасибо, что все еще со мной…
— Глупый любимый мой человек, — улыбнулся Пётр, обнимая его. — Это твой дар. Это твоё призвание. Сколько народу выстроилось в очереди за твоими творениями. Ничего ещё не закончилось, а я буду с тобой при любых раскладах, если ты, конечно, в монастырь не соберёшься… меня туда не возьмут, слишком грешен…
— Как оказалось, мой дар работал только, пока Макс был со мной, — на этот раз улыбка Мира была больше похожа на гримасу треснувшей маски. — Я просто хочу уйти. Хочу, чтобы обо мне все забыли. — Еще один осторожный поцелуй и Мир отошел. — Я виноват во всем сам. В том, что позволил этому случиться, в том, что струсил, не смог объяснить… Когда все пошло не так? Когда просто хороший секс стал чем-то большим? Что я упустил?
— Это ты так думаешь, — вздохнул Страхов. — Ты бываешь весьма убедителен. Особенно когда тебе плохо, и если убеждаешь самого себя. Но ты упустил то же, что и я. Я ведь тоже не знаю, когда ты стал мне не просто нужен, а необходим как воздух… Послушай, посоветуйся с отцом, он мудрый человек, они оба мудрые. Не бросай всё. Пожалуйста.
— Нет, — жестко, почти резко ответил Мир, вскидывая голову, и прядка снова упала на лицо. — Это моя жизнь. А если она не нужна тому единственному человеку, ради которого я жил, то… я буду делать с ней все что захочу. И мне плевать, что будет дальше.
Пётр дёрнулся, как от пощёчины. Улыбнулся через силу. Ну вот и расставили всё по местам. И на сей раз — окончательно. Потянувшись, он мягко заправил за ухо выбившуюся прядь, и сдержанно кивнул. Это было… больно. Ещё больнее чем-то, что отколол Макс, придя к нему домой. Просто Макс был прошлым. А Мир — настоящим. Стремительно утекающим сквозь пальцы настоящим.
— Хорошо, как скажешь, — Пётр мягко коснулся губами его лба и, не оборачиваясь, вышел из осиротевшего кабинета.
Только отъехав достаточно далеко от офиса Мира, он заставил себя ещё раз набрать почти позабытый номер. Макс вызов принял. То ли давно и прочно забыл его номер, то ли просто удалил и, глядя на высветившиеся цифры, не смог вспомнить, кто же это звонит.
— Он собирается закрыть дом моды и объявить об этом на послезавтрашней пресс-конференции. Тебе плевать на меня, но на него, я надеюсь, тебе не плевать. Он губит себя. Из-за того, что считает, будто он совсем тебе больше не нужен. И не перебивай меня, Соколовский. Заткнись и слушай. Я ухожу. Совсем ухожу. И делаю это ради него. Потому что люблю его. Но он любит ТЕБЯ. И ты будешь полным кретином, если не остановишь его. Всё. Счастливо оставаться.
Пётр сбросил звонок и зажмурился.
Почему в жизни всё так… херово?
13.
Мир отстучал сообщение Петру, который упорно отказывался отвечать на звонки и, отбросив телефон в сторону, рухнул плашмя на постель. Провел ладонью по белью и свернулся в клубок, давя внутри стон. Белое поле, алые маки… Ничего не изменилось. Здесь, в квартирке, где они когда начали жить, все было так же, как когда-то. Десять лет назад. Огромный диван в гостиной, зеркала в спальне, забытый магнит на холодильнике…
Они были здесь счастливы. Когда-то… Когда в их мире было только они двое. Кто виноват? Все? Или виноватых нет? Есть. Он сам, сам во всем виноват. Позволил себе… что? Стать самим собой? Пойти на поводу у своих желаний? Нет. Будь это просто секс, он сумел бы признаться Максу и тот… поворчал бы, поколотил стену, но не ушел. Простил. А он… позволил перерасти этому в нечто большее. Позволил Петру влюбиться. Позволил собственному сердцу решить что он, Страхов, тоже нужен ему.
Мир резко выпрямился и судорожно вдохнул. Показалось, что он задыхается, что воздух вдруг исчез. Вскинулся, хватаясь за горло, и рухнул обратно на постель, когда живительный газ достиг легких. Снова свернулся в клубок и закрыл глаза, вжимаясь лицом в подушку. Больно… Макс… ну где же ты…
Макс с чувством выматерился. Дом был пуст. Совсем пуст. Отключен был даже холодильник и, судя по тяжёлому спёртому воздуху – кондиционер. Мира здесь не было со дня прилёта. Кис всё это время тусил у родителей. Вернувшись в машину, он какое-то время просто сидел, глядя на алеющее небо. Завтра будет ветрено.
Чертыхнувшись, он снова завёл мотор и рванул по старому адресу, в ту самую квартиру, в которой они прожили самые первые, счастливые и беззаботные три года. Естественно, больше ему податься некуда. В противном случае, Пётр предупредил бы, что Мир… у него.
Он уже давно сменил старого «мерина» на более удобную новую модель. Но отчего-то снова кольнуло в груди. Вот так же он возвращался тогда, с жутким похмельем, чтобы сказать, как любит. Чтобы просить прощения.
Он жил? Нет, просто существовал, пытался жить без него. Простить ли? Нет, ведь Мир… был с Петром. А значит, Макс ему больше не нужен и любовь Страхова заменит ему всё. Выходит, нет?..
Парадное, пятый этаж, знакомая до малейшей царапинки в обивке дверь. У него есть ключи, но он просто звонит в неработающий звонок. Потому что права войти, как хозяину, у него нет. Или может есть?.. Может, именно этого в нём не осталось? Решимости покорять, как когда-то? Решимости сказать: «Я тебя люблю» когда все и вся вокруг против?
Он достал ключи и вошёл. Сам.
Неслышно обошёл квартиру. Кухню, гостиную… тихо скользнул в спальню. Дверь даже не скрипнула. Вот он. Бледный. Осунувшийся. Длинные блондинистые локоны сменились радикально-короткой стрижкой. Говорят, стрижкой при тяжёлых стрессах отчаявшиеся заменяют самоубийство.
Злости нет. Только боль плещется глубоко в душе. Боль и страх. По-прежнему страх. Что исправить ничего нельзя. Что он всё-таки опоздал. Макс прилёг на постель и, крепко прижав его к себе, зарылся носом в стриженный затылок, вдыхая такой родной запах.
- Что же ты творишь…
Мир вздрогнул, напрягся, а потом обмяк, зажмурившись. Макс… Он здесь. Он рядом… В груди словно что-то взорвалось и испуганными птицами полетели, заторопились слова. Невысказанное отчаяние, невыплаканная боль и огромная, как мир вина.
- Прости… Прости, Макс… - глаза жгло даже под закрытыми веками. – Я люблю тебя, ты мне так нужен. Всегда был нужен. Меня нет без тебя. Я не живу без тебя, не существую, - он сжимался все сильнее и больше всего на свете сейчас боялся открыть глаза. – Ты… Я не могу без тебя. Прости…
- Я люблю тебя, светлый… - выдохнул Макс. – Не понимаю, особенно сейчас, но люблю. Жизнь без тебя – не жизнь… Но что же ты творишь, хороший мой… Мы вместе и так дров наломали, а ты собираешься дрова в щепки перемолоть… Я не оставлю тебя. Прости, я… так боялся, что стал тебе совсем не нужен…
- Не понимаешь… - эхом выдохнул Мир, поворачиваясь к нему. – Я сам себя не понимаю. Я… столько всего натворил, любимый мой, - он робко, боясь, что его оттолкнут, провел ладонью по щеке. – Любимый. ЛЮ-БИ-МЫЙ. А ОН им не был и не будет никогда. Ты – мой день, мое солнце, нежность моя. А он… огонь, страсть, боль, которая мне нужна. Макс… но только без тебя я не выживу. Меня не станет, если ты уйдешь, не простишь. Только рядом с тобой мне тепло.
- Я не могу причинять тебе боль… - Может, всё дело в памяти? В том, как много лет назад ему приходилось вытаскивать Мира, теряющегося в роли? ТОГДА ему нужна была эта боль. Тогда у них и выхода другого не было. – Не могу, светлый мой… - Макс нежно коснулся его губ поцелуем и шепнул как когда-то давно: - Делай что хочешь, будь с кем пожелаешь, мой блудный кот… только всегда, слышишь? Всегда возвращайся ко мне… я слишком тебя люблю…
В ответ Мир вжался лицом в его ладонь, пряча горячие, долгожданные слезы.
- Люблю тебя… Люблю!