И я пробую рассказать им все это.
Светка смотрит на меня с сочувствием. Мишка с недоумением.
— Да ладно врать-то! Наська! Ты никуда не ходишь?! Ты стала тихой примерной девочкой, ты, которая в четырнадцать лет уже дымила вовсю, а на выпускном нажралась как свинья и валялась под лестницей?! Ни за что не поверю!
А я и сейчас не могу ему сказать, что напилась из-за того, что он весь вечер танцевал только со Светкой. Хотя мне теперь уже совсем не хочется, чтобы он поцеловал меня.
— Нет, Наська, — Мишка сильно захмелел и опасно раскачивается на оранжевом, с синими ножками, стуле, — а ты правда пишешь?.. Слушай, а может, и про меня напишешь, а? У меня, знаешь, сколько всего в жизни было?! Я тебе такое расскажу — офигеешь! Криминала — во! — Он делает движение рукой, будто отсекает ненужный воздух над головой. — Скажи, напишешь, а?
Я смотрю на его красное вспотевшее лицо, на маленькие пьяные глазки с белесыми ресницами, на животик, обтянутый дорогой рубашкой, на большой перстень на мизинце — и киваю.
Он, довольный, снова подливает нам.