— Видишь ли, ещё в царствование твоего деда появились те, кто был… не согласен, — осторожно начала Аликс, поглаживая его руку.
— Так они есть всегда, разве нет? — удивился Павел, задумчиво глядя на неё. — Ты так взволнованна…
— Они хотели менять мир не только на словах. Они делали бомбы и бросали их в людей, — почти что прошептала Аликс, и в её глаза мелькнул самый настоящий ужас. — Это до сих пор так. Они стреляют, взрывают, словом… Они убивают. Царских людей и…
— Царя, — закончил за неё Павел, схватился за голову. Так вот оно что… Перед ним вновь и вновь вставали события той ужасной ночи. Цареубийцы… Они не переводятся никогда. Павел горько усмехнулся. Тогда он не угодил одним, заставив их служить, теперь, верно, его дед и при этом внук не угодил другим. Чем? Павел задумался, пытаясь припомнить. Реформы… Отмена крепостного права, преобразование суда, армии, городов… Что пошло не так? Что опять?
— Это странно, да… Знаешь, этот… Пушкин… Да, Пушкин писал, мол, живая власть для черни ненавистна. Они… Как же… Они любить умеют только мёртвых. Кажется, так, — заметила Аликс, будто бы угадав его мысли. — Ты так любишь эту пьесу про Годунова… Тоже царь, да.
— Пушкин был удивительно прав, — мрачно ответил Павел, услышав смутно знакомую фамилию. — Так что же?
— Эти люди хотели, чтобы их услышали, — отозвалась Аликс. — Они бунтовали, много бунтовали, они вышли к Зимнему, благо, удалось избежать массовых смертей: ты запретил стрелять по толпе. Ты пошёл на компромисс и дал им представительство.
— Да, Государственная дума, я помню, — кивнул Павел. — Теперь всё сошлось, верно. Так что же, они всё ещё недовольны?
— Выходит, так. Ну, с думой у нас тоже не всё так хорошо, как хотелось бы, — немного виновато сказала Аликс. — Её ожидали увидеть другой, а вышло… Нет, вышло не дурно, но простому человеку пробраться туда тяжело… Подумал бы ты над этим.
— Разберёмся, — кивнул Павел, внося в тонкую тетрадь, где он записывал дела, краткое «Думский вопрос». — Таким образом, ты хочешь сказать, что несмотря на представительство, террор продолжается?
— Да… Несогласные всегда есть, ты и сам сказал. Иногда они связаны с теми, кто получил право голоса, иногда нет. Это сложно… — Аликс нахмурилась. — Ты и сам слышал, что произошло с Петром Аркадьевичем.
— Да, они покушались вновь, я помню. — Павел поймал себя на мысли, что стал повторять эту фразу слишком часто, словно бы пытаясь убедить себя в том, что он принадлежит к этой действительности, что он сможет жить чужой жизнью, что он справится, и никто не узнает об этом страшном подлоге. Или же убеждал Аликс.
— Надо теперь этим заняться тоже. Германия не простит, если что-то пойдёт не так, — напомнила та. — Сколько на тебя всего свалилось… Это так ужасно.
— Я хотя бы жив, а остальное поправимо, — машинально произнёс Павел, и Аликс вдруг крепко сжала его руку. Они переглянулись, вдруг обнялись.
— Страшно, — сказала Аликс тихо. — Страшно. Мы висим на волоске…
— Мы закончим войну, и будет легче, — убёждённо ответил Павел. — Я… Я в это верю.
И только верой они оба и были живы.
Глава девятая. Последние приготовления
— У нас теперь везде уши. Ни одна мышь не прошмыгнёт, — отрапортовал Глобачёв. — Из Москвы сообщают, что у них всё тоже… по первому разряду.
— Вот как? — Павел посмотрел на него, коротко кивнул, пробежался взглядом по собственным записям: вчера они с Аликс весь вечер потратили на то, чтобы записать всё, что нужно проверить. — Кучер?
— Своего посадили, филёра, но с виду и не отличишь, довезёт с ветерком, — усмехнулся Глобачёв, приосанился, добавил серьёзно: — Поедем, как надо, я сначала хотел настоящего кучера дать, а потом думаю, нет, засомневался, а филёры мои и не такое умеют. Я доверенного человека даю, не обманет.
— Я предлагал своего, но вы отказались, — напомнил Павел.
— Так они верны-то верны, а разумение у них своё. Я знаю, Ваше Императорское Величество, что слуги вас любят, но тут и человек другой, враг, и мало ли, что быть может… Ничего, никто не заметит подмены, — отозвался Глобачёв. — На дороге тоже своих поставим, все входы и выходы перекроем тихо, в домах посадим да дома проверим… И муха не пролетит без нашего ведома.