— Ну старайтесь, старайтесь, — кивнул Павел, снова заглянул в записи. — Дворец и так охраняют лучше некуда… Спасибо, Константин Иванович. Доверяю вам, как самому себе.
— Рад стараться, Ваше Императорское Величество, — ровным тоном ответил тот, но Павел видел, что похвала его согрела. — Служу вам и России-матушке — Отдал честь.
Павел тепло улыбнулся и готов был поклясться, что Аликс в соседней комнате сделала то же самое. Она теперь не оставляла его ни на минуту, готовая всегда прийти на помощь: Павел всё ещё боялся, что запомнит не всё, что ошибётся, что обман вскроется.
— Ну, в таком случае, беспокоиться не о чем. Теперь остаётся только ждать… Удалось бы всё, — заметил Павел немного устало.
— Да, война не с руки… Вы уж простите мне вольность, Ваше Величество, да только ничего хорошего нам это не принесло. Воюем, воюем, а толку… Прошли славные времена великого Петра, прошли времена благословенного Александра, когда мы французов-то… Эх! Не тот уже мир, другой.
— Да, старое время всегда кажется лучше, но кто знает, как бы поступили, живя тогда, — согласился Павел с печальной улыбкой, и что-то вдруг больно кольнуло его в самое сердце. Александр… Саша, Саша, так он и на войне… Павел всё прочёл о том, как правил его старший сын, о младшем тоже, и он невозможно скучал по детям и также невозможно ими гордился. Они продолжили его дело, они сделали страну такой, какой она была теперь. И теперь он должен был помочь довести их общее дело до конца.
Потому что обещал быть рядом и поддержать, если что.
Павел невольно вспомнил собственную смерть, но тут же прогнал эту мысль прочь. Они хотели сломать его, сломать Россию, но у них не вышло. Судьба сжалилась над Павлом, сжалилась над родом Романовых и дала им шанс. И он не мог теперь его упустить.
— И то верно, — отвлёк его от раздумий звучный голос Глобачёва. — Ну, разрешите идти?
— Идите, да. Спасибо, Константин Иванович, без вас я, как без рук, — отозвался Павел, мотнув головой. Та тут же отозвалась резкой болью в виске.
— До свидания. — Глобачёв вновь отдал честь, щёлкнув каблуками и вышел. Тут же из-за двери к Павлу скользнула Аликс.
— Ну вот и славно, вот и всё, — шепнула она, обнимая Павла за плечи. — До дворца доедут, а во дворце уж всё готово. Славно, правда? Я обо всём позаботилась, всё так, как нужно. Я умею.
— Я знаю, Аликс. Спасибо тебе, родная. — Павел обернулся к ней, обнял, и ему вдруг стало стыдно перед Марией. Верно, они уже друг другу ничего не были должны, но Павел иногда думал, что предаёт её. А с другой стороны… Мария иногда лезла туда, куда ей не следовало, брала на себя слишком много, а порой и вовсе… Такая бы смогла править вместо него. А Аликс нет. Аликс не хотела ничего, кроме счастливой семьи и мирной земли. Аликс не лезла в интриги, Аликс не любила политику, зато любила его, Павла, и детей. И этого ей было вполне достаточно для того, чтобы жить хорошо.
— Я иногда думала, что эта война… Она от лукавого. У нас всё прахом пошло, когда она началась, — призналась Аликс едва слышно. — Я тебе тогда слова не сказала, думаю, что я в этом понимаю, а на сердце неспокойно было. Ну её, хоть бы закончили.
— Нам бы ещё договориться… Чудо, что Вильгельм согласился приехать, я думал, дела будут обстоять куда хуже, — отозвался Павел, позволяя ей устроиться у себя на коленях. — Если нам повезёт, если Бог будет милостив…
— Я очень на это надеюсь, — призналась Аликс. — Нам не надо войны. У нас всё было так хорошо… К тому же те люди, о которых я тебе говорила… Они пользуются войной, чтобы настроить народ против нас.
— Русский народ никогда не пойдёт против царя, если царь сам его не прогонит, не отвернёт от себя, — серьёзно сказал Павел. — С людьми честно надо, по-хорошему, людей необходимо слушать. Как когда-то делал император… Павел. — Он немного замялся, говоря о себе так: как будто о другом, давно мёртвом человеке. Может, в чём-то это так и было. И Аликс его поняла.
— Он был славным. Он не должен был умирать так, — сказала она серьёзно. — И мы… Мы тоже не умрём.
— О чём ты, Аликс? — Павел ласково обнял её и прижал к себе. — Всё хорошо, мы не умрём, с чего бы нам?
— Я видела страшный сон… Темно, старый дом, какой-то подвал… Там холодно. Нас позвали сфотографироваться… Просили встать так, чтобы никто никого не загораживал. Ты нёс Алёшеньку, меня усадили, помню, и его. Ты всё не хотел Алёшеньку отпускать, ему совсем плохо было. А потом грохнул выстрел, и всё. Никого не стало. И везде кровь, кровь… — ответила Аликс странным жутковатым голосом, вдруг прижалась к нему. — Страшно!