Глава третья. Дети
Аликс лежала тихонечко, едва дыша, и жалась к Павлу, поглаживая его тёплую руку. Император сосредоточенно размышлял, приобняв жену за плечи, его взгляд бродил по рабочему столу, где лежал заветный дневник и единственный ключ к его якобы жизни. Конечно, это был бесценный источник информации, но такое количество имён очень плохо укладывалось в голове, а узнать, как эти люди выглядят, так вообще было невозможно, там совсем не было фотографий. А привычки, секреты, общие интересы — тоже очень важная часть любых отношений — Павел и не представлял, как теперь общаться со всем своим большим семейством. Единственная надежда была на супругу.
— Аликс, душа моя, — женщина тут же встрепенулась и преданно заглянула ему в глаза. — Аликс, расскажи мне о нашей семье. С кем мы нынче породнились, милая? Я родных детей-то не помню, прости меня, Господи.
— Что же будет… — Александра тяжело вздохнула. — Им-то никак нельзя узнать о таком, не теперь. Никому нельзя, Паульхен, сейчас такое страшное время. Если бы ты только помнил… Впрочем, я всё расскажу тебе, да я велю позвать всех: Машку, Олю, Таню, Настю, к Алёше мы сами позже сходим, он нынче нездоров. Григорий Ефимович молился за него всю ночь, святой человек…
— Да, позови детей, они наверняка скучали по отцу, — Павел слабо улыбнулся, покуда плохо представляя, как он будет им лгать, говоря, что тоже скучал и очень любит. Он вообще не переносил неправду, не терпел это ни от близких, ни от кого-либо другого, а теперь ему приходилось обманывать самому. Это было мерзко, гнусно, страшно, но правда была ещё хуже, и император теперь выбирал из двух зол меньшее. Для окружающих, конечно же.
Аликс поднялась, ненадолго вышла, затем вернулась и снова устроилась рядом, ничего не говоря. Ей явно нравилось лежать так, в тишине и одиночестве, слушая его дыхание. У Павла в очередной раз сердце сжалось от того, что он не может ответить ей той же нежностью и по-настоящему одарить теплом и заботой. Однако он всё же мягко коснулся губами её щеки и заправил за ухо прядь тёмных шелковистых волос, выбившихся из простой, но приятной причёски. Женщина смущённо, как впервые влюблённая девочка, улыбнулась и прошептала что-то ласковое ему на ухо.
— А кто такой Григорий Ефимович? — вдруг спросил Павел, припомнив недавние записи. — Аликс?
— Святой человек. Он молится за нашего Алёшеньку, за всех нас молится, помогает ему, чтобы кровь-то остановить. Алешенька гемофилией болен, доктор говорит, он долго не проживёт, только и остаётся надежда, что на Господа нашего… — Александра всхлипнула и уткнулась носом Павлу в плечо. — Сыночек наш…
— Тише, Аликс, тише, напугаешь детей, — император слышал, как приближаются к двери несколько человек. — Мы будем надеяться на Божью милость и лечить Алёшу, слышишь? Аликс, любимая, всё будет хорошо.
— Я ежечасно молюсь об этом, — коротко ответила Аликс. Тут же в комнату вбежали четыре девушки разных возрастов, точь-в-точь похожие на Аликс, и все разом бросились Павлу в объятия. Одна из них, наиболее медленная и степенная, чмокнула его в щёку, и звонко сказала:
— Я скучала, папа́! Мы все скучали!
— И я скучал, родные мои, — Павел крепко прижал к себе дочерей, не обращая внимания на ноющие рёбра, и умоляюще посмотрел на Аликс. Та едва заметно кивнула.
— Машка, слезь с отца, Настя, Таня, Оля, вы же его раздавите, — девочки по очереди рассаживались рядом на одеяло, а император пытался запомнить каждую по имени, чтобы не перепутать. Такие любящие, ласковые, ну точно, как их мать, они смотрела на него, улыбались. Павел и не мог вспомнить, когда такое последний раз было в его той, прошлой семье. Быть может, и никогда. Император на мгновение вспомнил свою любимую дочь, Александру Павловну, юную и прекрасную палатину Венгерскую… бедная, как она там жила. Надо будет и этот потихоньку разузнать. А пока…, а пока надо научиться любить тех, кто рядом.
Ведь у него всё равно уже никого и ничего из того времени нет.
Глава четвёртая. Мать
— Паульхен, мы не можем больше прятать тебя, — прошло более недели с появления Павла в тысяча девятьсот шестнадцатом году, и эти дни принесли ему огромный страх и недоумение. Император должен был приступить к своим обязанностям, не зная практически ничего о том, что ему предстоит делать теперь. Он должен был узнавать всех и каждого, но что было делать, если из всей его большой родни выучены были только имена и привычки самых ближних — матери, сестёр и брата, нескольких слуг и, собственно, этого странного жутковатого старца, Распутина. Аликс уверяла, что он первым заподозрит неладное, и настоятельно просила не показывать того, что Павел ничего не помнит.