— Сотрудника из отдела оформления, который придержал тебе дверь, зовут, случайно, не Харри-сон?
— Не уверен. У него длинные белокурые волосы. Он там единственный фрилансер.
— Больше в редакции никого не было?
— Нет, я ведь тебе уже говорил. Не веришь в мою невиновность, да? — жалобно спросил он. — Считаешь, это я убил Мону?
— Вовсе нет. Просто ты меня подставил. Надо было предупредить, что собираешься рассказать полиции про письма! Что говорит адвокат? Как он оценивает твое положение?
Робби издал унылый глубокий вздох.
— Он утверждает, на данный момент у детективов нет конкретных улик. А откуда им взяться? Их в природе быть не может. Но не известно, как они себя поведут, если не получится вычислить настоящего убийцу. Против меня могут выдвинуть обвинение, основанное на косвенных доказательствах: у меня был мотив, и я находился в офисе. Найдут козла отпущения.
Его голос преисполнился тревогой.
— Робби, старайся сохранять спокойствие, — посоветовала я.
— Ты должна помочь мне, Бейли, — взмолился он. — Я так боюсь, что меня упекут за решетку. Сделай что-нибудь!
Что я-то могу поделать?! Есть вещи, которыми стоит поделиться с адвокатом, но надо проявить осторожность с Робби — со всеми! — пока не выясню все наверняка.
— Не знаю, слышал ли ты, но я пишу очерк о смерти Моны для «Базза», — уведомила я. — Провожу самостоятельное расследование. Если натолкнусь на что-нибудь стоящее, то сразу же сообщу полиции и тебе, хорошо?
— А что тебе уже известно? Можешь предположить, кто убийца?
— Пока ничего. Но, как уже сказала, я сразу дам тебе знать. А пока ты должен сделать две вещи. Прислушайся к интуиции относительно адвоката. По твоим словам, он приличный специалист, но если тебе вдруг покажется, что он недостаточно умен или уделяет тебе не все свое время, придется срочно найти другого. Люди, которых подвели собственные адвокаты, потом признают, что чувствовали неладное, но боялись признаться в этом и действовать. Ты должен быть с ним полностью откровенен. Насколько я в курсе, самая большая ошибка невиновного обвиняемого — скрытность. Ничего нельзя упускать. Не думай, что ему не обязательно знать некоторые вещи. Понял?
— Да, спасибо. Хороший совет. Мне так скверно. Я вспоминаю, как мы с тобой пили вино в баре. Вот бы вернуть прошлое.
— Ты все вернешь, — сказала я, собрав всю свою уверенность, которой было не так много.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я сразу заснула. Не хотелось бы мне оказаться на его месте.
Утром я проснулась в шесть тридцать. Мне было по-прежнему не по себе после вчерашнего происшествия и даже от одной мысли, что оно имеет какое-то отношение к смерти Моны. Душ и чашка кофе в успокоительной тишине балкона отогнали беспокойство. Плюс к тому я постоянно напоминала себе, что никто в точности не знал, куда я вчера собиралась отправиться, поэтому вряд ли преследование связано с Моной.
Без десяти восемь я уже сидела в ресторане отеля «Марк» на пересечении Мэдисон и Семьдесят седьмой улицы. Хотела освоиться там до прибытия герцогини, чтобы увереннее чувствовать себя во время беседы. Насколько я могла заключить по ее тону и сплетням в редакции, это коварная женщина, которая оголит тебе зад — метафорически выражаясь, — а ты и не успеешь понять, что происходит. В ресторане было темно и тихо. В основном здесь завтракают деловые люди в дорогих костюмах из качественной ткани и туристки среднего возраста.
Ровно в восемь в дверях появилась Мэри Кей, одетая с головы до пят в розовые одежды от Шанель, размера двенадцать, для пышек. Я никогда раньше ее не встречала, но видела фотографии. Волосы оттенка шампанского убраны в огромный французский пучок, походивший, если бы не цвет, на гнездо шершня.
— Это Мэри Хиггинс Кларк, — объявила вполголоса женщина за соседним столиком своим трем подругам. — Я уверена.
Метрдотель подвел Мэри Кей к моему столу, и она величественно подождала, пока он выдвинет для нее стул.
— Так вы и есть знаменитая Бейли Уэггинс? — произнесла Мэри Кей, устраиваясь поудобнее. Она была усыпана драгоценностями, хотя на завтрак так разряжаться не принято.
— Знаменитая? — переспросила я с вежливой улыбкой. — Не знаю, кто мог так меня охарактеризовать.
— Извините за иронию, — сказала она. — Я имела в виду, что весьма о вас наслышана. Мона — да благословит Бог ее душу! — считала, что вы вносите непомерный вклад в популярность журнала. А Нэщ говорит, вы очень ценный сотрудник.
— Вам приходилось иметь дело с Нэшем?
— Теперь, конечно же, да, — подтвердила она. — Как думаете, его назначат главным редактором? — Ее глаза были блекло-голубыми, словно выцвели с годами, тем не менее они держали меня в напряжении.
— Не стоит спрашивать мое мнение по этому поводу. Я не так долго работаю в «Баззе», чтобы меня посвящали в подобные дела. А в разговоре с подчиненными Дикер ничего не упомянул о своих намерениях.
Мэри натянула розовые очки на напудренный нос, чтобы прочесть меню, и всмотрелась в меня поверх них.
— Полагаю, он слишком взвинчен. Я о Дикере. Постоянно находится на взводе, верно?
— Я с ним не так часто сталкивалась, — ответила я. — Он контактировал с Моной, но не с рядовыми сотрудниками.
— Как там, кстати, сотрудники? Кого-нибудь опечалила смерть Моны? Или все заливаются крокодильими слезами?
— Я новичок, и со мной никто не делится своими чувствами. Но я заметила, что люди огорчены и встревожены инцидентом. Не знаю, оплакивает ли кто бывшую начальницу.
Мэри Кей задумалась над моим высказыванием, однако никак его не прокомментировала, затем опять сосредоточила свое внимание на меню: быстро просмотрела и бросила на стол. На запястье зазвенели золотой и бриллиантовый браслеты.
— Что-нибудь выбрали? — спросила лос-анджелесская герцогиня.
— Пожалуй, омлет.
— Прекрасно, — произнесла она, подозвала официанта, предоставила мне право назвать заказ первой, а затем отбарабанила свой: — Два яйца всмятку, но не слишком жидко, бутерброд с маслом из хлеба грубого помола, ягодные джемы, только не мармеладные, мускусная дыня тонкими дольками и кофе, очень крепкий.
Судя по выражению лица официанта, в ресторане имелось около шестидесяти процентов из всего заказанного.
— Теперь скажите, чем я могу вам помочь? — спросила Мэри Кей, пока официант отходил, продолжая делать записи. — Вам, кажется, очень хотелось со мной встретиться.
— Не знаю, слышали вы или нет, но я пишу для «Базза» статью о смерти Моны. Опрашиваю всех сотрудников. Нэш велел оказывать мне всяческое содействие.
— Вы же понимаете, что я вчера провела полдня в перелете и ответила на ваш звонок, как только появилась такая возможность.
— Да, конечно… знаю, — пролепетала я. — Я всего лишь пыталась объяснить причину, почему так хотела вас видеть. Мне нужно задать вам пару вопросов.
— Я думала, краткую биографию Моны пишет кто-то другой — молодой человек.
— Вы имеете в виду Райана? Да, это действительно так. Я освещаю само преступление — убийство.
— А что могу я знать по этому поводу? Вам же известно, что я в момент ее смерти была в Лос-Анджелесе.
Подошел официант с белым керамическим кофейничком и налил нам обеим кофе. Мэри Кей отхлебнула, оставив на чашке розовый след от помады: удалить такой можно только паяльной лампой.
— Да, конечно, — согласилась я. — Но вы позвонили в кабинет Моны около семи и попросили, чтобы она подошла без пятнадцати восемь. Вам удалось в тот вечер связаться с ней?
Мэри Кей молча уставилась на меня. Сквозь бледно-голубые глаза было видно, как крутятся шестеренки в ее голове.
— Полагаю, вам это сказала помощница Моны, — наконец произнесла она с раздражением в голосе. — Да, я звонила Моне в семь, но потом не перезванивала.
— Тогда зачем ей надо было находиться в кабинете?
— Для разговора с фотографом.
— А вы не знаете, состоялся ли тот разговор?
— Не знаю, — задумчиво ответила она. — Я была всего лишь посредником, как говорится.
Судя по уклончивости, она что-то недоговаривала. Интересно, что Моне постоянно приходилось иметь дело с фотографами.