Точка пересечения двух линий остановилась на лбу подсудимого, но он об этом не знал, как и остальные присутствующие в зале. Выстрела тоже никто не слышал. Для самого Ильина жизнь оборвалась неожиданно и мгновенно.
Снайпер стрелял три раза. После первого выстрела охранники увернулись, пропуская отброшенное к стене тело, после второго и третьего наблюдали, как разрывалась одежда на груди подсудимого.
Губанов откинул СКС, перевернулся на спину и зажмурился от теплого и яркого августовского солнышка. Из одного кармана он достал сигареты и спички, из другого ПМ. Закурил, несколько раз жадно затянулся и передернул затвор. Щурясь, последний раз всмотрелся в чистое, без единого облачка, голубое небо, поднес ствол к виску и, не колеблясь, нажал спусковой крючок…
Большая берцовая кость Гущина срослась удачно. Новый командир части на первом утреннем по-строении после больницы объявил ему благодарность и вручил именные часы. Парню присвоили сержантское звание и поставили на должность заместителя командира взвода. И среди военнослужащих срочной службы, и среди офицерского состава он теперь пользовался заслуженным уважением.
Двадцать первого августа в маленьком деревенском роддоме, даже не в роддоме, а в отделении с единственной палатой в шесть коек, у Леночки Смугловой родился мальчик весом три килограмма двести граммов, ростом пятьдесят три сантиметра. И по странному стечению обстоятельств рождение малыша совпало с выстрелами Губанова. Как будто на смену одному человеку, уже запятнавшему себя, пришел другой, чистый, непорочный и безгрешный. А уж каким он вырастет, одному богу известно.
В палате Смуглова была одна, не так уж и часто в Ильинке рождались и умирали люди. Когда медсестра принесла мальчика на кормление, девушка впервые взяла сына в руки, и сразу материнское сердце прониклось к нему теплом и лаской, нежностью и любовью. Малыш втянул в ротик сосок с такой ловкостью, словно уже проделывал это много раз.
— Ешь, мальчик мой, и поправляйся, — заговорила с ним молодая мама. Она коснулась его лобика губами, а приятный и сразу ставший родным запах новорожденного дурманил и сводил с ума. Хотелось крикнуть громко-громко, чтобы абсолютно все люди на земле узнали, что у нее теперь есть сын. — Я назову тебя Виталием. Виталий Витальевич. Звучит? Вот только отец никогда не узнает о твоем существовании. Ты не думай, он очень хороший, но взрослые люди живут вместе, только когда любят друг друга. А я свою любовь разделю между вами. Не сердись, тебе больше достанется, потому что мы всегда будем вместе и никогда не расстанемся. А папу твоего буду любить на расстоянии. Эх, не зря прозвали меня Незамужней, — посетовала она на судьбу.
Движения губ малыша замедлялись, становились более ленивыми, а когда глазки закрылись — и вовсе остановились. Если напрячь слух, то можно было услышать, что только тихое посапывание нарушает тишину в палате. Пожелаем и мы мальчику счастья, удачи, достатка, что немаловажно в наши дни, и большой, взаимной любви.
Вот и подошли мы к финалу. Не берусь судить за читателя, но мне расставаться с героями жалко. Поэтому не стану с ними прощаться, а скажу так:
— До встречи на страницах нового романа.
А. Шантарский. 30 октября 1997 года.