— Вот уж не ожидал, что ты девственна, — сказал хозяин, вернувшийся из ванной комнаты в длинном, до щиколоток, махровом халате. Девушка, закутавшись в покрывало, снятое с дивана, сидела на кресле, поджав ноги и дрожала. Нет, ей не было холодно и не сковывал страх, но все тело лихорадило. Она и сама не могла объяснить, почему это с ней происходит.
— Извини, что не предупредила. — Оля не поднимала взора от пола. Но неожиданно собралась с духом и посмотрела, что называется, глаза в глаза. — Это, по-твоему, плохо?
— Для меня это не играет большой роли, — пожал плечами Ерофеев. — Только странно, что ты такая… — он так и не смог подобрать соответствующих мысли эпитетов, — а до сих пор…
— Для такого дурня, как ты, себя берегла. — Дрожь прошла, откуда-то появилась злость. — Подай одежду. — Николай молча выполнил просьбу, догадываясь о ее состоянии и понимая, что спорить сейчас бесполезно. Покрывало минуты три ходило ходуном, но затем отлетело в сторону, и перед взором хозяина предстала собранная гостья. — Особенно не обольщайся на свой счет, мне не очень-то понравилось. Не провожай меня.
Оля твердой походкой направилась к выходу. Ерофеев не препятствовал. В недавнем прошлом он имел подобный опыт и не сомневался, что первый раунд остался за ним.
Выждав недельку, Николай встретил Карпову после занятий в институте. Она села в машину и словом не обмолвилась о предыдущей встрече. Вела себя так, словно и не было никакой ссоры и они лишь вчера мирно расстались.
«Это добрый признак», — подумал Ерофеев, поворачивая ключ в замке зажигания. Светофор подмигивал зеленым огоньком.
Глава четвертая
Павел Егорович Шерстнев когда-то в далекой юности увлекался игрой в карты на деньги. Среди сверстников считался везунчиком, никто и не подозревал, что он обыкновенный шулер и играет нечестно. За свое везение тогда получил прозвище Червонный, которое сохранилось за ним и по сей день.
Рос Павел в семье алкоголиков, поэтому был предоставлен самому себе. К четырнадцати годам уже не водился с ровесниками, а увивался за старшими. Двадцати-двадцатипятилетние парни привыкли к нему и со временем перестали гнать от себя. Поигрывал он с ними и в карты, но мухлевать опасался, и везение его улетучивалось. В крупные долги из осторожности он не влезал, а мелкие отрабатывал, выполняя различные поручения.
Как-то занесла подростка нелегкая в таксопарк, где собирались вечером более зрелые картежники и поигрывали в свару. Так получилось, что в его карманах скопилась небольшая сумма денег, и он спросил разрешения у старших принять участие в игре. Удача будто специально обходила Шерстнева стороной. Когда денег осталось не больше чем на две ставки, подошла его очередь раздавать карты. В душе подростка шла борьба, и он все-таки решил рискнуть. Тасуя колоду, незаметно задвинул два туза вниз, дал сдвинуть, но неуловимым движением вернул две половины в прежнее положение. Затем снял шапку, положив ее на стол, и раздал карты. Первая взятка окрылила, но две последующих некоторых участников игры насторожили. К тому же Павел спрятал в своей шапке туза и десятку одной масти, прикрыв их выигранными деньгами. На руки пришли восьмерка, девятка и валет разных мастей, но он выбрал нужную и соединил с припрятанными картами. Казалось, очередная победа обеспечена, тридцать очков при максимальных тридцати трех, что выпадает крайне редко, говорили сами за себя. Шерстнев протянул руку к деньгам и начал сдвигать кучу к себе, когда его руку накрыла пропитанная маслом огромная шоферская ладонь.
— Покажи еще раз карты, — потребовал игрок, самый старший из присутствующих, ему недавно перевалило за сорок лет.
— Вот, — показал парнишка десятку, туза и девятку одной масти, но пальцы его при этом дрожали.
— Ловко, — усмехнулся старший партнер по игре. Он подхватил шапку и вытряхнул содержимое на стол. Среди денег игроки увидели две спрятанные карты.
Били недолго, но жестоко, не нашлось такого, кто проронил бы в защиту хоть слово. Ко всему прочему, повесили долг, отдать который подросток считал делом нереальным. После избиения Паша с трудом поднялся на ноги, которые дрожали, и он поражался, как они вообще его держат. Пелена перед глазами постепенно рассеивалась, и он уже различал лица. Парни, с которыми он играл, даже не вспомнили о знакомстве. Побитый и униженный, он готов был провалиться сквозь землю. Несмотря на то, что зрение прояснилось, подросток не заметил, как к нему подошел тот, кому он и был обязан разоблачением в шулерстве, а лишь почувствовал его тяжелую руку на своем хрупком плече.