Выбрать главу

— А он от тебя?

— Я не маленькая! — резко ответила девушка, чуть покраснев.

— Мне кажется… — заторопился Илья, — я думаю, что он вовлекает тебя в нечто страшное.

— Я не маленькая, — опять повторила Лиза, но уже с вызовом.

И она повернулась, чтобы уйти. Илья не задерживал, понимая, что это бесполезно.

«Не понимает Лиза меня, — с сожалением и болью подумал он. — А Бирючков? Он-то понял?»

Бирючков понял, хотя и не совсем разделял его опасения. Внимательно выслушав сбивчивый рассказ, полный одних догадок, Тимофей Матвеевич спросил:

— Значит, вы считаете, что контрреволюционеры, так будем их называть, готовят выступление?

— Да. И по-видимому, завтра, — ответил Илья, понимая, что слово «по-видимому» заставляет звучать фразу неубедительно. Однако, он не имел точных данных и не мог говорить твердо.

Окончательно поверить в слова Субботина мешала не только эта неуверенность. Бирючков помнил и о подозрении, которое падало на бывших офицеров в связи с покушением на Смирнова, вспомнил он и недавний разговор с Верой Сытько. Он спросил девушку о записке, склеенной хлебным мякишем. Она сказала, что письмецо ей передала Лиза Субботина, сестра бывшего поручика Субботина, который приходил в Совет на днях вместе с военкомом Боровым, а они дети известного в округе купца, который… Дальше Бирючков не слушал. Теперь он старался уяснить для себя, имеет ли отношение Субботин к угрозе расправы над ним, Бирючковым, мог ли участвовать в покушении на Смирнова и насколько искренне его предупреждение о готовящемся выступлении. «То, что все это отребье зашевелилось — вне всякого сомнения, — думал он. — Об этом говорили и Кукушкин, и Кузнецов, и Маякин. Весь вопрос — во что это выльется. А если мятеж, то когда? И что мы знаем о его возможных участниках? А если они подослали Субботина, чтобы проверить нашу реакцию на его сообщение?»

Разобраться одному было трудно, и Бирючков назначил на воскресенье, на 13 часов, заседание исполкома…

39

Маякин захандрил.

В пустом, без жены и детей доме, стало непривычно тихо. В первые после их отъезда дни он, обрадованный спокойствием, наводил порядок. Подбивал, передвигал, перекладывал и очищал, слегка ошеломленный свободой и вседоступностью, избавленный от подергиваний и понуканий.

Но потом тишина стала оглушать и раздражать. Хотелось услышать хрипловатый, с ехидцей, голос жены, отругать сыновей, пряча за насупленными бровями любящие глаза. Как нарочно, и в Совете дел почти не было. Мужики и бабы занимались извечным делом: работали на земле. Она требовала заботливых рук. Теперь это стала их земля, хотя трудно привыкалось к такой перемене.

Ферапонт долго курил, сидя на невысокой узкой завалинке. С реки потянуло прохладой. Ферапонту стало зябко, одиноко и бесприютно. Он встал и прошел через маленький двор к сараю. Добрая и старая лошаденка его грустно вздыхала. Ферапонт подбросил ей сена, погладил по спине. Заскорузлые пальцы болезненно ощутили бугорки ребер.

— И тебе со мной маета, — сказал он вполголоса. — Не повезло тебе с хозяином, не повезло… Жизнь на излете, а что видели мы с тобой? Ну, да что теперь, может, молодым счастье улыбнется… Да… А не сходить ли к Петрухе? Все вечер быстрее скоротаю. Не прогонит, чай, отца-то…

Маякин не любил ходить к сыну. Не ладились отношения с невесткой. Разве разберешь теперь, кто в чей огород первым камень кинул! Жил сын недалеко от отца, отделился не сразу, с трудом. Помогал ему Ферапонт Александрович не деньгами, их почти не было — руками. И половицы, и стены, и крыша крепко пропахли отцовским потом. Но переехал сын, забрал свой немудрящий скарб, и завела невестка свои порядки, о которых, верно, мечтала не одну беспокойную ночь.

У ворот он потоптался, потом вздохнул и постучал. Залаяла с хрипом собака.

«Сердит кобелина», — подумал Маякин, слыша, как сын прикрикнул на собаку и спросил настороженным и таким же низким, как у него, голосом: «Кто там?»

— Свои, открывай!

Сын пропустил отца, торопливо выглянув на улицу. Ферапонт Александрович удивился робости Петра.

— Вечер добрый, — поздоровался он, входя в чистую и просторную переднюю.

Невестка что-то буркнула. Маякину почудилось: «Носят черти на ночь глядя», но он сдержался, обрадованный поддержкой сына.

— Проходи к столу, бать, ужинать будем.

Невестка загремела печной заслонкой, а сын присел не к столу, а на скамью у двери, неуклюже стараясь показаться независимым.

Ферапонт усмехнулся:

— Благодарствуйте, поужинал.