— У тебя ребенок, — вступились за друга Боровой и Кукушкин.
— У нас ребенок, — поправила строго она. — И я хочу, чтобы мы оба могли смотреть сыну в глаза.
И все-таки Бирючков мог ей сказать «нет», но не сказал.
Кате дважды удалось побывать на Кудинских позициях, передать указания штаба и возвращаться с донесениями. Красногвардейцы и рабочие в этом районе все активнее переходили в наступление, но потери были велики, требовалось пополнение. Новые бойцы перебирались туда по известному теперь маршруту небольшими группами.
Они вышли впятером: Никанор Кукушкин, Болеслав Госк, Николай Кузнецов, Тимофей Бирючков и Катя. До позиций добрались без всяких осложнений, но, чтобы попасть в дом, где ждали их восставшие, надо было пересечь двор.
Пули летели со второго этажа дома напротив. Юнкера видели, в кого стреляют: у Кати на боку висела сумка с красным крестом, и может быть, именно поэтому в санитарку метились особенно тщательно.
Катя упала. К ней бросился Тимофей Матвеевич. Он нес жену в укрытие, а она торопливо шептала побелевшими губами: «Сына сбереги… Ванятку…»
И все время Тимофея Матвеевича не отпускала мысль-упрек: «Почему не удержал жену?» И хотя умом понимал, что Катя не могла поступить иначе, сердцем чувствовал: есть в ее гибели и его вина, вина мужчины, не сумевшего защитить женщину.
Как и вина за то, что произошло в это воскресенье.
Прохоровский ждал. Сухо и с достоинством поздоровавшись, он прошел за Бирючковым в небольшую комнату, ставшую кабинетом председателя Совета.
46
Надежды рушились. Перед глазами отца Сергия неотступно стояла картина, которую он с трепетом наблюдал в воскресный день с колокольни храма. В одиночестве стоял батюшка на полуденном ветру. Пономаря из звонницы удалил, сам в набат ударил. И глухой протяжный звон до сих пор жил в душе. Сейчас он преследовал его, а тогда не замечал. Сердце ликовало, когда батюшка смотрел, как «воинство» штурмовало Совет, как приглушенно хлопнул выстрел и, судорожно схватившись за грудь, медленно осел один из большевистских руководителей, как загорелся верхний этаж здания. Приятнее ладана и свечного воска было все это для отца Сергия. Мстительно-светлыми глазами смотрел на то, что творилось там, внизу…
И вдруг паровоз, красногвардейцы… Залилась и захлебнулась пулеметная очередь. В панике рассыпалось по улочкам и переулкам разношерстное «войско», сразу потеряв и грозный лик, и недолгое могущество. Не хватило духа дать решительный отпор хулителям церкви христовой. Не настал день отмщения. Когда настанет этот день, не знал теперь священник. Это пугало, сеяло в душе боль и растерянность.
Земные дела, земная благость — вот что более всего волновало отца Сергия. Звон золота, спокойная жизнь да сладостное умиротворение от почета и уважения в округе — вот к чему стремился священник, взбираясь по трапу, ведущему на церковный корабль, в его лучшие каюты…
И вот перекрыт золотой ручеек, уплывают уважение и почтительность. Чувство ненависти к врагам придавало ему ясность и логическое течение мысли, притупляя боязнь перед будущим. Вспомнилась фраза из премудростей Соломона: «Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка».
«Пусть не удалась первая попытка, но цель-то осталась неизменной», — успокаивал себя отец Сергий.
Властный стук в ворота заставил вздрогнуть. Через минуту в кабинет вбежала девушка-служанка и задыхающимся голосом сообщила:
— Батюшка, там люди вооруженные пришли, вас спрашивают!
Несколько секунд она стояла неподвижно, ожидая, что скажет хозяин, но священник ничего не ответил, и девушка убежала.
Отец Сергий прислушался. Кто-то, грозно топая сапогами по веранде, прошел в нижние комнаты, затем раздались громкие голоса и испуганная скороговорка Марфы Федоровны. В волнении ждал отец Сергий прихода незваных гостей.
В дверь постучали, и, пока священник размышлял, отвечать или нет, в комнату вошли трое. Первым — невысокий сухощавый человек в полувоенном френче.
— Старший уполномоченный народной милиции Госк Болеслав Людвигович! — представился он. — Мы хотели бы уточнить некоторые обстоятельства воскресных событий…
— Не дождетесь, ироды! — Лицо священника побагровело, борода затряслась.
— Успокойтесь, святой отец, — не скрывая насмешки, проговорил Госк. — Сан ваш подразумевает милосердие, а вы на нас волком… Вы, разумеется, не станете отрицать, что знакомы с событиями, происходившими в городе в воскресенье?
— Не стану.
— Знаете вы, очевидно, и то, что одним из организаторов и наиболее активных участников был ваш сын.