— Постой. Это получается, он писал стихотворение прямо так, с ходу?
Куроме доела рыбу, потащила к себе высокий стакан с зеленой пеной мороженого:
— Его постоянно недооценивали, это его и спасало. Вот мы с тобой приняли его за приказчика.
Вал тоже отставил пустую тарелку.
— А ведь при первом взгляде мы оба насторожились, помнишь?
— Я даже за Яцуфусу схватилась, — кивнула брюнетка. — А толку… Прикинулся тюфяком.
— Так… Значит, сегодня не от них письмо?
— Нет. Личное.
— Извини.
— Ничего. — Куроме вздохнула. — Ты сейчас куда?
— Укрощать летательный пояс. Сам по себе работает. И доспех работает, но тоже сам по себе. Вместе непредсказуемо, как здешняя кухня. Но кухня-то приятная, а там наоборот. Носить артефакты в очередь невозможно, доспех у меня неотъемный…
— Как у Тацуми?
— Чего это ты про него вспомнила?
— Командир…
— Ей не позавидуешь. Можно только чем-то порадовать.
— Тогда вали, тренируйся.
Вал последовал совету, и скоро скрылся на лестнице. Куроме снова вздохнула, огляделась: слуги за плечом не стояли. Вытащила и еще раз прочла письмо. Опять вздохнула печально, вернулась в комнату досыпать, приказав управителю разбудить себя ближе к вечеру.
К вечеру Вал вернулся за привычный стол, пытаясь разобраться в новостях.
Тейгу, наконец-то, договорились между собой, и к парню вернулась легкость в движениях. При попытке взлета доспех убирался — самопроизвольно и весьма уместно, ведь не будешь в бою думать еще и об этом — а после приземления отступал в тень уже летательный пояс. Новость безусловно хорошая. Моряк уважительно покрутил головой: если бы Эсдес не держала всю тренировку ледяной щит в готовности подхватить упавшего, Вал бы так и не смог рискнуть. А тогда и открыть нужную комбинацию действий, усмирившую артефакты, удалось бы неизвестно когда. Если бы вообще удалось…
Так что понимающий наставник, хороший командир, освоенный прием — безусловно, положительные новости.
А вот потеря Громкого Камня, непонятная пассивность правительства, которое все не направляет грозу рыцаренышей на западный фронт — безусловно, новости отрицательные.
Тут парень опустил глаза на позабытое черноглазой письмо: слуги не посмели его убрать, так и пролежало весь день. В любом из великих домов Столицы так может лежать столбик золотых монет, самоцветное ожерелье, секретная бумага — слуги не тронут и не присвоят, потому как набирают их по рекомендациям, проверяют и учат весьма тщательно; тем-то великие дома и отличаются от всех прочих.
Но Вал уже относил это письмо Куроме в комнату; ничего страшного не случится, если повторить.
Дверь не открылась. Управляющий с готовностью пояснил: госпожа Куроме просила разбудить ее к ужину. “Час назад”, - про себя отметил Вал, а управляющий продолжил объяснение, из которого моряк понял, что Куроме собралась, снарядилась и ушла. С одной стороны, знающие люди обходили Куроме десятой дорогой, обида от них брюнетке не грозила. С другой стороны, Столица не просто велика — огромна! Драться тоненькая черноглазка не очень-то в силах, размахивать Яцуфусой или призывать его слуг по пустякам не любит…
Тут Вал посмотрел на письмо второй раз. Прочитал.
Выругался — дворецкий даже отшатнулся, до того грязно — вихрем пробежал на крыльцо, где сразу и воспользовался только сегодня обретенной способностью.
Куда лететь, вопросов не возникало: в утреннем письме подробно и точно указывалась дорога и место встречи; указывалась и цель. А Вал не для того удерживал сестер подальше друг от дружки, чтобы сейчас они сошлись в поединке!
Крылья свистели в стремительно темнеющем воздухе; каждый взмах уплотнял ночь. С одной стороны, если сестры наконец-то между собой объяснятся, с души Куроме свалится огромный камень. С другой стороны, как бы этот камень вместе с головой не свалился!
Крылатый человек упал на поляну черной молнией, еще на подлете окутавшись доспехом. Из тени полуразрушенного храма навстречу ему выступил боец в таком же доспехе, только молочно-белого цвета.
— Я здесь, чтобы никто не помешал их беседе, — холодно проговорил Тацуми.
Вал посмотрел на пару тонких фигурок посреди лужайки — и обрадовался:
— Раз они пока не рубятся, то еще ничего не потеряно.
От фигурки повыше долетел удивленный возглас:
— Но почему? Скажи, Куроме?
— Скажи, Куроме… — Анна ловко разлила по чашкам половину заварника. Замялась: