Таков был мир Сэрью Юбикитас, таковы были обстоятельства. В полном соответствии с ними, девушка не задавалась вопросом, откуда что взялось — а пользовалась непревзойденным чутьем и неизмеримой силой зверя-артефакта. Сперва для карьеры в Гвардии, после же в поисках убийцы отца.
А теперь нос Коро привел ее на эту корявую, сто лет не чиненую, мостовую. И Сэрью надеялась выбить из сегодняшнего пленника хоть какие-то сведения о наглом убийце капитана. Столица невообразимо громадна, да только и Коро не обычная собачка. Раз привел сюда — какая-то часть искомого тут есть. Или была.
Впрочем, не стоит недооценивать сволочь. Один раз он уже как-то ушел. Запах и рост беглецу сменить сложнее всего; а вот удалось же как-то!
Сыщица еще раз оглядела улицу. Вся ночная шушера давно попряталась, жители закрыли ставни еще с вечера, никто не осмеливался выглянуть на шум. Ободранные стены, перекошенное мощение — в самом деле, давно бы пора выправить… Сэрью развернулась и двинулась допрашивать взятого; Коро затопал следом.
Следом за привычной уже кошкодевочкой старшие Александровы вошли в зал совещаний Ратуши, освещенный десятком сводчатых окон. Детей, после короткого спора, оставили в карантинном домике. На встрече с генералом, да еще и министром обороны, да еще и с непонятным предметом разговора — что детишкам делать? Скучать и заставлять родителей беспокоиться о себе?
Александровы-младшие переглянулись и согласились остаться. В другое время быстрое согласие означало бы замышляемую каверзу, но другое время осталось за Порталом. Дети уже третий день вели себя непривычно серьезно и осмотрительно, что родителей и радовало, и беспокоило — не сильно ли перепугала мелких вся эта история с переходом?
Так или иначе, Леопольд пообещал приглядеть за младшим; младший по привычке фыркнул: а то я сам за собой не пригляжу! Виктор переглянулся с женой — и отправился в Ратушу, где пару с непременными поклонами проводили к резным высоким дверям зала совещаний. Землян ожидали, так что двери распахнулись немедленно.
В зале совещаний Александровы прежде всего увидели овальный стол темного дерева, на столе две большие толстые белые свечи в терявшихся на их фоне подсвечниках темной бронзы; вокруг свечей несколько стопок здешней бумаги — желтой, как слоновая кость, плотной и гладкой; черная тушь ложилась на такую бумагу лучше не надо, а запах вызывал в памяти бессмертное: “все они красавцы, все они таланты, все они поэты”. Пахло девятнадцатым веком, или даже восемнадцатым — интригами, кружевами, решением теоремы Ферма на полях шпионского доклада, пиесой о шести актах “в оборот” дела инквизиции, шпагой и ядом, треуголкой и просроченными закладными на поместье…
В ясный летний полдень свечи, разумеется, не горели. Зал освещался из множества сводчатых окон, застекленных мелкими пластинами — белыми, золотистыми, красными, синими… Почему-то Виктор не заметил ни единого зеленого стеклышка. Что там на каменных простенках, что на других стенах — взволнованные Александровы внимания не обратили.
У второго справа окна стояла высокая женщина — для девушки ее фигура выглядела слишком сильной. Не мощной или плотной — именно сильной, готовой к движению. Против света различался только силуэт, да волосы почти до пояса, да блестела в разноцветных лучах рукоять шпаги с хорошо знакомой по мушкетерским фильмам круглой чашкой.
Виктор не удивился: от штампа до архетипа ровно шаг; учитывая место и обстоятельства, ничего странного. Анна же про себя фыркнула: “Юбку леди носят на ладонь ниже колена, а не на полторы — выше! Кстати, сапоги у нее ничего… Подошва устойчивая, без каблука, голенище короткое, не натрет; и даже на вид мягкое, и застежка правильная, чуть выше мышцы, а не под самым коленом…” Ну не признавать же, что и ноги красивые!