— Разумеется, — ровным голосом ответил Енот.
На лестнице позади Эсдес затопал еще кто-то; генерал, не оборачиваясь, условным жестом приказала ему молчать. Носхорн же сказал:
— Я беру свой вызов обратно. Вы, разумеется, можете назвать меня трусом или подлецом, если желаете.
— Трусом? — изумился Енот. — После того, как вы были со мной в соборе Пыльного? Подлецом, после того, как я сам оставил Вилли с лесными братьями на верную гибель посреди снежного поля?
После небольшого промежутка тишины Енот ответил:
— Нет, барон. Если кто и назовет вас так, то не я.
Подслушивать дальше выходило совсем уж неприлично; выйдя на крыльцо, генерал решительно вмешалась:
— Относительно верной смерти — твой расчет оправдался, Вилли же не стоптали. Ты же и парик заранее припас. А то ведь, когда ты впервые заговорил о приманке, я уже приготовилась состригать волосы.
Мужчины хмыкнули.
— Не догадался, — слегка улыбнулся Енот, рассеяно поглаживая рукоять Третьего Проклятого. — А особо хитрого расчета там и не было. Проскочила мысль, что не разгонится конница по руинам. По улицам могла бы, но их под снегом не видно. С того и замыслил…
Следом за Эсдес на крыльце появился Вал, и тут же заалел щеками, как мальчик; совершенно не понимая, как себя держать, отступил к стене и уткнулся взглядом в мощение двора. Синеволосая продолжила:
— Но и у меня тоже к тебе дело, что я обещала в походе. Относительно Тацуми.
Енот выпрямился и развернулся, но не сказал ничего.
— Енот, а ты правда ко мне неравнодушен? — шарахнула Эсдес так же откровенно, как обсуждала с Валом того же самого Тацуми.
И вот здесь Енот ухватился за рукоять плотно:
— А что, не видно? Мы сколько раз одной кошмой укрывались, сколько наворотили в Пыльном, сколько ночей просидели за разговорами… Что еще осталось неясным?
— Но ты ведь мог приказать. Вы же победили. Ты вытащил меня из тюрьмы, ты так трогательно пыхтел, отстаивая меня на суде…
Енот убрал руки с меча. Фыркнул:
— Ты пробовала Тацуми приказать? Когда он у тебя в ошейнике сидел?
Вал вжался в стену еще плотнее. Носхорн, кажется, даже перестал дышать. Не стеснялась только сама Эсдес:
— Дай мне твой знак. Твой личный.
А личного знака-то у меня и нет…
Звезду? Но я ничем не заслужил ее. Ни в сабельный поход, ни на Кронштадский лед; ну да и Тамбовское восстание тоже зато подавлять не пришлось.
Крест? Верую не в господа бога нашего, но единственно в то, что квадратный сантиметр стали выдержит две тысячи сто килограммов, сварной же шов только тысячу пятьсот восемьдесят…
Серп и молот? Пасифик? Свастику? Могендавид? Король датский евреем не был, а нацепил, чисто Адольфа позлить… Это не у него дочь-принцесса грузовик водила?
Отвлекся. Не стоит ерничать с этим. Понимать надо, кто вопрос задал; да еще и взвесить, что стоит за вопросом!
Какой знак ни возьми, а чем-то плохим он известен в мире. Андреевский крест — горькой судьбой командира Второй Ударной. Британский флаг — первыми в мире концлагерями. Погоня и Рарог — слишком тесным знакомством с устроителями Хатыни… Во многия знания многия печали; про всякий знак внутренний голос что-то нехорошее шепчет.
Радугу детям — и ту не вернули!
— Барон, у вас бумага и перо всегда при себе. Нельзя ли…
Носхорн молча протягивает четвертушку, перо, свинчивает крышку с чернильницы-непроливайки.
Рисую шестиконечный крест — не католический, не православный. Почти лотарингский, только равноплечий, с толстыми перекладинами. Короткевич писал — “Старая, времен еще воеводы Волчьего Хвоста, языческая эмблема здешних мест”. Про язычников я тоже знаю немало страшного, но они хотя бы далеко по оси времени.
— Крест белый, фон красный. Перекладины толстые. Важно.
Потому что шестиконечный крест с тонкими перекладинами успели опоганить словацкие фашисты.
Эсдес повертела рисунок:
— Нашивать? Как-то не смотрится… Закажу эмалевую кокарду, не против?
— Не против.
— Я потом зайду. Не исчезай.
Синие волосы поднялись волной и утянулись за хозяйкой в дверь.
Носхорн вздохнул. Хлопнул по плечу:
— Поздравить вас?
— Ну не сочувствовать же! — моряк перестал краснеть, сопеть и вообще смущаться. — Господин Енот?
— Можно и просто Енот.
— Просто Енот… — Вал подобрался и выпалил:
— Не знаю, с чего она так в тебя вцепилась. Может, ей все равно кто — лишь бы Тацуми забыть. Но это ее выбор. Да и тебя я в деле видел еще без тейгу. Там, в кафе, помнишь?