На безукоризненном паркете, под высокими расписными потолками дворца, кипел круговорот золотого шитья, сальных улыбочек, ножеподобных взглядов, ядовитых комплиментов (Милочка, вы так поправились за лето, как же выдержит ваше слабое сердце? — Ах, рекомендую и вам этот курорт, прекрасно излечивает м-м… Паразитов… Вы понимаете? Ваш вес тоже придет в норму, и ваш очаровательный бюст наконец-то превзойдет величиной эти чудные самоцветы, стоившие вашему неизменно услужливому супругу такого количества вылизанных… М-м… — Да, да, непременно попробую, нельзя же игнорировать советы истинной мастерицы вылизывания… М-м…)
Так и не отойдя от шока, Анна покрутила в пальцах выпрошенный у мужа на этот разговор амулет-переводчик, набралась нахальства и обратилась к соседке справа:
— Госпожа президент…
— Я еще успею побыть президентом. Пожалуйста, просто Надежда.
— Госпожа Надежда… С вами, с генеральш… Генералом Эсдес… Вот так вот и обходились во дворце, или это художественное преувеличение в фильме, ради драматизации? Прямо так, при людях, намекали на койку? И вы позволяете это показывать в кино? И вам не неприятно?
Президент нахмурилась, покрутила головой:
— Неприятно мне… Скажем так, бывало поутру в иные дни. А сейчас я гляжу на эти раззолоченные рожи — и вспоминаю. Ну, например, вон тот, что не давал мне проходу половину первой серии — чиновник министерства наказаний. Убит в собственном доме…
В собственном доме богатого, важного человека — тишина и вечер; на столе гостиной две свечи; за столом гостиной двое мужчин. Мужчины пьют; похваляются достатком; гордо поминают задавленных врагов; смачно перечисляют, сколько имели баб. Не хвалят красоту, не вспоминают удовольствие, не объясняют способа — купили, совратили, принудили. Важно только число, только сам факт. Будь в той комнате посторонний трезвый наблюдатель, он бы живо понял, что хвастуны мечтают не о наслаждении — а о власти, о подчинении. Но признаваться в этом боятся, чтобы дружок-соперник не использовал признание в своих интригах…
Без скрипа растворяется дверь; две тени пересекают полутемную комнату; становятся за спинами пьющих. Слитный взмах пары удавок — хвастуны вздергиваются, хрипят, сучат ногами — бесполезно! Тень повыше наклоняется над жертвой, тихонько, злорадно говорит ей в самое ухо. Тень пониже, напротив, отстраняется, тянет удавку всем телом, прижимая жертву к высокой спинке стула… Убийцы явно сильнее, и скоро все заканчивается. У стола два тела, к выходу столь же бесшумно скользят две тени. Тень пониже шепчет:
— И чего твой дергался? Как мужик помер, между сисек.
— Завидуй молча, мелкопи… Мелкосисечная! — шепотом же отвечает большая тень.
Тень с лица президента Ривер ушла; Надежда снова улыбнулась радостно и спокойно:
— В общем, мы их всех уже… Рас-счи-та-ли. Зато все видят, подняться наверх со дна и у нас возможно.
— Пускай живешь ты дворником, — хмыкнул программист, — родишься вновь Енотом. А после из Енота до министра дорастешь…
— Но вы поэтому де… Сменили сторону?
— Дезертировала. Предала империю. Да, это про меня сказано. Не надо стесняться правды, — кивнула Надежда. — Чтобы взлететь, придется отказаться от опоры на землю. Но главная причина была не та. В кино показывают одних героев, а в жизни у героев есть подчиненные. Вот у меня был отряд имперских солдат. Когда люди, с которыми делаешь кампанию за кампанией, бьешь втрое сильнейшего противника, берешь города, трофеи — видят, как о тебя вытирает ноги говно с большими звездами — у них где-то между лысиной и улыбкой зарождается мысль. “Или говно должно быть внизу, а наш командир наверху. Или наш командир — говно”. У них на лицах было написано во-от такими буквами. — президент развела руки типично рыбацким жестом.
— И тогда вы собрали своих людей…
— Это в кино я собрала своих людей, всех, как один, храбрецов и образцов рыцарского поведения; и сказала пламенную речь, но какая-то крыса донесла это премьер-министру, и тот отправил за мной Эсдес, которая героически догнала меня, предательницу, тоже сказала пафосную речь, отрубила мне правую руку, чтобы я больше никого ей не предала; выколола мне правый глаз, чтобы я не видела им тех, кого уже предала, и так далее, и тому подобное… А на деле пришел мой стукач, и сказал, что солдаты сговариваются отодрать меня хором. Раз я терплю подобное обращение во дворце, то стерплю и не такое. Дальше фронта не пошлют, больше смерти не дадут, а так хоть будет что рассказывать за пивом. Я действительно собрала людей — своих у меня там было ровно двое. Тот осведомитель и…