Генерал с удивлением заметила, что Енот чуть ли не плачет; тот же продолжил:
— У нас первый попавшийся мужик может вслепую раскидать на детали и собрать назад, например, стрелялку, типа как у Мейн… Мы и сами не замечаем, а это как ядовитый опасный запах, ощутимый для всех, живущих мирно, среди которых мы навсегда так и останемся чужими.
Землянин усмехнулся нехорошо, злобно:
— Нами там детей пугают! Вон, у Огре в книжке до чего точно: “Есть место прокаженным. И это место — наше”… У нас там есть литература.
— Догадываюсь.
— Ну и вот… Огре пел тут песни про выдуманный народ, про полностью придуманную из головы историю. Но эта история пришлась нам настолько по мерке! “Такая наша карма, любимцев ДжейЭрэра”… Вот почему Огре назвал книгу “Злые песни”, и вот почему выбрал именно эти стихи. У того же автора я знаю тексты куда легче, веселее, да просто о другом! “Радуйтесь, дети неверного лета”, хотя бы. Но капитан Огре был пропитан именно войной, как и мы все.
Енот замолчал. Ривер уже пожалела о своем вопросе, но прерывать не осмелилась: видела, что гость говорит от сердца, так что пусть выскажется — полегчает.
Землянин испустил двухметровый вздох:
— Даже вот я, Эсдес на острове гуманности учил, а сам стал ходячим приводом к мясорубке — ну не говно ли я?
Перемолчал еще немного, сказал уже спокойно:
— И потом… Для планирования меня же в штаб заберут. Не хотелось бы.
Бровь над живым глазом генерала приподнялась:
— Тебе так уж нравится махать железякой?
— Просто не хочу после революции оказаться правым уклонистом. Ну, типа свой — но не совсем свой, — скривился собеседник. — А в штабе наверняка начнут делить плоды победы, придется резать своих… Ну, чуть-чуть не своих. Ты ведь поэтому стремишься повязать нас дружбой-знакомствами-постелью — с прицелом на “после победы”, так ведь?
Надежда улыбнулась: догадался — молодец. Но вслух кто же в таком признается? И решительно сменила тему:
— И поэтому ты стихи переводишь? Ты хочешь победить Огре и на этом поле?
Землянин озадачился. Подумал. Ответил удивленным тоном:
— Если совсем честно — мне, оказывается, стыдно. Капитан Огре сильно похож на меня. Тот же язык, примерно из того же круга, что и я. Ну, судя по стихам в книжке. Вот он попал сюда, и решил сделаться крутым…
Енот рубанул воздух ладонью:
— Как я его понимаю! Попади я сюда лет в двадцать, у меня бы тоже в заднице свербело всех победить, всех девок поиметь, а хоть что-то не удалось, я б повесился: все, проигрыш, жизнь прожита зря! Вот он всех и победил, возвысился до своего идеала: крутого и сильного… И теперь по его языку, по его песням, обо мне и моем языке будут судить. А мне такой славы триста лет не надо.
— Ты тоже хочешь быть обыкновенным человеком?
Гость поправил ножны, пожал плечами:
— Отвечу словами Мейн: разве это плохо? А с чего вообще ты затеяла этот разговор, и к чему там готовятся остальные?
— Остальные скоро погрузятся на ската. Хоть наш мир и не такой многосложный как ваш, но мы его любим, и умирать за него не побоимся… Не сомневайся, Енот, не побоимся — проверено в деле. Подготовка закончена, мы выступаем по плану. Теперь нескоро мы с тобой пофилософствуем, пришло время меча…
Надежда поднялась — и вдруг поняла, что не курила уже добрых несколько минут. Даже в горле пересохло! Нащупала сигарету в пачке. Закурить хотелось неимоверно; генерал почему-то промедлила и спросила:
— Енот, а у тебя есть что-нибудь переведенное, но чтобы оставалось стихами и на нашем языке?
Землянин хмыкнул:
— Есть. Только автор другой.
— Скажи на память. Просто на память!
Енот поднялся тоже. Подумал: “Ведь и правда, кто его знает, встретимся ли вообще!”
Прокашлялся и прочитал:
“Непрозрачный ветер, чума перелетных птиц.
Календарь еще девственно чист: ни числа ни срока.
И, напоминая об условности всех границ,
Непрерывно, упорно идут облака с востока!”
— Спасибо. — Надежда все-таки вытащила сигарету, но так и не закурила:
— Теперь пойдем, базу мы закрываем…
Окно заслонила большая тень, и пропала тотчас.
— Вот и скат явился, — генерал шагнула к выходу:
— Пора!
— Пора объясниться, дорогой… — Анна решительно закрыла дверь гостиной и твердой рукой провернула ключ:
— Вот мы без посторонних. На работе ты сегодня был, и я вижу по лицу, что там все нормально. Ведь нормально же?
Виктор заулыбался:
— Что, поровну, на каком ухе тюбетейка?
Жена поправила волосы, потерла руки. Скомандовала: