Небогатый район: все дома “доходные” — то есть, многоквартирные для сдачи внаем — ни тебе садиков, ни решеток, входы прямо с улицы: крылечко-навес, да и все тут. Стеклянные витрины остались ближе к центру Столицы, а здесь видно, что дома не торговые и не гнездилища чиновников. Биржа с характерной сутолокой — вон, за перекрестком, шагов двести, а здесь настолько тихо, что в кафе даже завели уличную певичку. На песню Куроме с Валом и пришли. Протолкались сквозь пару десятков зевак, слушавших выступление. Нашли места спиной к сплошной стене здания, откуда хорошо просматривалась улица до самых арок торговой громады. Вал махнул рукой — у столика выросла официантка.
Куроме предсказуемо выбрала небольшой торт, Вал спросил чего посущественнее, и хорошо бы с мясом. Девочка потупилась, убрала руки под передник:
— Господин, с начала Мятежа подвоза никакого…
Моряк высыпал на стол горку серебряных монет:
— Без подробностей. Еды!
Живые деньги подействовали не слабее живой воды: официантка пискнула, мигом сгребла серебро в горсть, и телепортировалась на кухню. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так. Еще через два удара сердца у столика материализовался кланяющийся беспрерывно хозяин:
— Господин, курицу мясную имею, балычок имею особенный, у архитекторского съезда оторвал… Э-э, вы с Побережья?
— И что? — Вал поднял брови.
— Так орш-арш могу предложить… На леднике последняя партия устриц, ценителей мало… Но придется подождать.
Моряк понятливо кивнул:
— Ничего, того стоит… На двоих!
Куроме поглядела вопросительно. Вал заулыбался:
— Пирог. С устрицами.
— Но… Нас в школе на уроках этикета учили, что устрицы с белым вином…
— Да что эти сухопутные понимают в жизни! — моряк еще раз осмотрел улицу, потом закатил глаза:
— С белым вином это барское баловство, понюхать… А после того, как отстоишь склянку в шторм, понатягаешься шкотов, полазишь по мачтам… Да повисишь на подвахте в готовности бежать наверх… Тогда так — ведро на человека. — Вал показал на соседний столик, где в серебряном ведерке со льдом охлаждалось вино. — Вон такое ведро.
— Ну, — Куроме тоже улыбнулась, — он же как-то узнал, что ты с Побережья. Может, вы земляки. Тогда, наверное, правильный рецепт у него есть… — и поглядела на певицу, принявшуюся за новый номер.
Девушка в скромном, длинном, закрытом, синем. Правильное светлое личико, тонкий нос… Волосы белые, оттенка свежего льна; голос… Ничего себе голос: звонкий и сильный.
— Вал, ты опять морщишься? Что тебе так уж не нравится?
— Это песня не капитана Огре. У капитана все песни злые. А это морская песня! Вот послушай…
Вал принялся переводить, отбивая такт пальцами по столешнице:
- “Радуйтесь, дети неверного лета! Разницы нет между степью и морем! Весла воздеты, девицы раздеты! И никакой солидарности с горем… Вина разлиты, наряды богаты…” — фыркнул:
— Песня о торговой удаче, о радости увидеть неизвестный берег — а она поет, будто на битву собирается.
— Так позови хозяина, скажи ему…
Моряк покрутил головой:
— А давай после обеда? Вон уже пирог несут.
— Так чего ты злишься? Всего лишь из-за песни?
Вал подумал и сказал так:
— Вокруг чересчур много войны.
Куроме согласилась:
— Оружие вообще все носят. Вон хотя бы мужик у столба. Ну куда ему? Тюфяк тюфяком.
— Ага, — пригляделся парень. — Ишь, старается никого не задеть ножнами… Зачем ему меч, если он боится ссоры?
Черноглазая пожала плечами под коричневым шерстяным плащом:
— Судя по небогатой, но крепкой, одежде, он приказчик средней руки. Видно, хозяин приказал носить оружие: “чтобы было!” Вот и нацепил… Боится ссоры, так отошел бы в сторону, зачем торчит на проходе?
Заметив их интерес, предмет обсуждения взмолился:
— Госпожа, господин, смилуйтесь, разрешите присесть? Я не нарушу ваше уединение, буду смотреть в другую сторону, с утра на ногах, уже пятки гудят…
Вал насторожился; Куроме сунула пальцы под плащ, точно на плетение рукоятки Второго Проклятого Меча: