Стерва.
Но красивая! Однако я совсем ударился. У меня фото жены никогда не было. Ни физического, ни цифрового. Я к трубке всегда отношусь как к средству коммуникации и не более того.
Потратив на это приличное количество времени, не сразу догоняю, что пропустил тренировку. Мне в форме надо быть, особенно в том возрасте, в котором я есть.
Чертыхаюсь и сворачиваю бумажки в тот момент, когда звонит мой смарт. Оказывается, я сижу в свободном кабинете для допросов не час и даже не два.
Номер хоть и незнакомый, но трубку я беру. Всегда беру, ведь мало ли что.
—Алексей Алексеевич? — неуверенный голос в трубке звучит по-детски, хоть и очевидно, что это говорит мужик. Ладно. Пацан какой.
—Архангельский слушает, —бросаю коротко, сжимая переносицу двумя пальцами. Башка все еще раскалывается.
—У нас тут…тут…в общем…— мямлят на том конце провода, а я от этого только звереть начинаю. Приходится выдохнуть.
—С кем я говорю? — сохраняю официоз с большим трудом.
Пи*деть по телефону в принципе не люблю, а когда еще и конструктива нет, то вообще хочу трубку в окно выкинуть.
—Старший лейтенант Фолькин, патрульная полиция.
—Старлей, я слушаю тебя, у меня тут времени немного.
—У нас здесь девушка…
И молчит. Бл*ть, да что ж такое?
—Я очень рад, советую пользоваться резиной, старлей.
—Нет, вы не поняли…мы…Алексей Алексеевич, девушка говорит, что она…ммм…ваша…
И опять глохнет.
Зае*али эти рельсы, мне все-таки срывает крышак, и терпение лопается.
—Высунь х*й изо рта и говори внятно! — припечатываю его в ответ, и тогда мне чуть ли не по слогам выговаривают.
—Говорит, что ваша любовница, что нам делать? Вострова Виктория Игоревна…гос номер…
Занавес. Пиз*ец, приплыли.
—Адрес называй. Сейчас буду.
ГЛАВА 15
ВИКА
Меня всю потряхивает от пережитого. Я в бешенстве. Она настолько сильная и пронзительная, что руки и ноги сводит. В абсолютном коматозе торможу возле заправки, врубая аварийку. Мне даже мысленно собраться сложно, не получается все сложить в голове до кучи.
Столько всего сейчас во мне варится, что кажется, будто бы я готова взорваться от той ядреной смеси внутри. Держать глаза открытыми сложно. В них насыпали песка, легче не становится.
Я точно знаю, что теперь мой спецназ так просто не соскочит. Это не тот вид мужчин, который будет останавливаться в таком деле. Совсем не тот. Он мало того, что все узнает, так еще и захочет помочь.
Нужна ли мне его помощь? Да. Смогу ли я ему рассказать или попросить? Боже, я не уверена…Нет. Нужны ли ему мои слова, если он уже наверняка все узнал? Безусловно. Я почти готова биться об заклад, что он все узнал уже.
Встречаться с ним я не хочу, потому что понимаю, насколько это мерзко. Более мерзко, чем переспать с первым встречным из клуба. И чем больше я не хочу, тем сильнее меня тянет в сторону мысль о новой встрече. Будоражит и пугает. Злит и ломает на части. Он женат.
Женат, мать твою, Вика. Он женат! Сжимая челюсть, я сворачиваю в сторону СИЗО, запрещая себе плакать.
Но есть и другой страх.
Потому что какой-то больной частью своего мозга я думаю, что Сергей вполне сможет помешать другому человеку мне помочь. Помешать и засадить брата на все положенные ему годки за совершенное преступление в случае, если я откажусь стать его.
Первое. Я не оправдываю своего брата.
Второе. Он тоже не оправдывает себя, более того, он почти сожрал себя с потрохами, явно уверенный в своей виновности.
Третье. Моя интуиция подсказывает, что все было совсем не так.
Четвертое. Нет никаких доказательств, способных подтвердить обратное.
Пятое. Я в шаге от того, чтобы впасть в истерику.
Только паркуясь возле огромных ворот, немного прихожу в себя, стирая потоки слез. Игорь не должен видеть, что я плакала. Ему это не надо, только не сейчас, когда всем надо быть сильным.
Я готова отдать руку на отсечение, что мой брат не виновен.
Плохая компания виновата, кто угодно, но не он.
Я слишком решительно настроена вытащить его из задницы, в которой он оказался. Даже если мне придётся пожертвовать всем.
После всех процедур меня все-таки пускают к брату, который сейчас не похож на самого себя. В его глазах полная безнадега и неспособность воспринимать реальность такой, какой он есть.
—Привет, — срываюсь с места и несусь в объятия своего младшего брата. Сжав его так крепко, что у самой кости трещат, не могу просто сдержаться. Не могу. Слезы так и норовят брызнуть из глаз.
—Привет, мелкая, — устало говорит он, слабо притягивая меня к своей груди. Похудел. Это первое, что бросается в глаза так ясно. Мама говорила, что он потерял в весе, но не говорила, что все настолько плохо…
Я для него всегда мелкая, потому что по росту упрямо упираюсь ему в плечо. Даже будучи старшей сестрой, мне иногда казалось, что он далеко не младший.
—Ну ты как?
—Давай сопли выруби, кран прорвало. Хэх, — он первым меня оттягивает от себя и упирается бедром в стол. Морщится. У меня плохие догадки…
Ну нет. Не может же быть такого? Дыхание перекрывает…
—Почему морщишься? — тянусь к его талии, но мои руки перехватывают и удерживают на месте. Кажется, меня начинает бить мелкая дрожь. Понимаю, почему он сейчас так сделал и снова поморщился.
—Упал, очнулся. ЧУДО ГИПС, — слабо смеется, опуская взгляд. А затем просто притягивает меня к себе, удерживая руки в своих. Мне настолько опустошенно сейчас, настолько страшно и обидно, что я теряюсь в этом моменте.
—Твари. Они били тебя?
—Вик, давай мы не будем обсуждать то, что не предназначено для твоих нежных ушей, — безапелляционно заявляет он, покашливая при этом надсадно.
—Ты еще и заболел…
Мои попытки коснуться его лба пресекаются так же, как недокасания к телу. Складывается ощущение, что он горит…
Может я себя накручиваю? Это вполне может играть мое больное воображение…
Но когда я резко хватаюсь за рубашку и тяну ее вверх, все сомнения растворяются в пространстве.
Жестокая реальность буквально режет глаза. Он весь в синяках и ссадинах.
—Вика, бл*ть, — Игорь кривится и резко дергает ткань вниз.
Но я уже увидела слишком много.
Огромный синяк расползается на половину живота одним мутным пятном. На глаза снова наворачиваются слезы. Поверить не могу, что все это происходит с нами. С ним. Боже. Ну не могут же они не знать, чей Игорь сын? Он ведь копия отец, а значит, должен сразу в глаз падать.
Я не надеюсь на особое отношение, но хотя бы на снисходительность. Это ведь не заправский алкаш, ввязывающийся в драку. Игорь ведет себя нормально тут, я точно знаю…Хоть он и та еще заноза в заднице и задира, но сейчас дела обстоят серьезно.
—Я сам виноват, спокойно, —он стирает слезы с моего лица и всматривается очень внимательно, но бесконечно грустно.
—В чем? В том, что тебя избили? Я не верю.
—Он пиздел об отце, я дал ему в табло. Скажи «спасибо», что за это мне не припишут годков. Мне ведь и так достаточно. Теперь уж, — неоднозначно хмыкнув, он притягивает меня в свои объятия и целует в макушку.
Я поверить не могу, что они могли что-то об отце сказать, но теперь хотя бы понятно причина драки. Внутри все взрывается, образуя бесконечное облако пыли и грязи, в котором я захлебываюсь, глотая и сдирая горло в кровь.
—Ты понимаешь, что это нельзя так оставлять.
—Скажем адвокату, мне тут вообще не жить больше. Может заведут дело за нападение на представителя власти, может вообще не дадут выйти из СИЗО, так что молчи, Вика.
Слова рубят меня топором по голове. Нет, что это происходит тако? Мы живем в правовом государстве, все должно быть по букве закона.
—С ума сошел, ты что несешь такое? — пихаю его легонько в грудь, а у самой желание прописать ему по лицу, чтобы в себя пришел.