Владимир Кривоногов
Не верьте привидениям!
На старом городском кладбище заросшие древние могилки с покосившимися оградками и загаженными воронами облупившимися памятниками с мутными изображениями усопших молчали. Они безмолвствовали уже несколько десятков лет и шансов, что в тишине давно забытых покойников что-то изменится, надежды у редких, еще живых родственников и случайных прохожих не оставалось.
К началу сентября огромные, но кривые клены уже создавали непроходимые зеленые перегородки и заграждения. И не только клены — снизу огненная крапива забивала все доступные пространства. Вьющиеся захватчики старались не меньше — заплетали все, что только возможно. Что-то искривилось, что-то просело, что-то рухнуло. Там, где простое человеческое присутствие иссякало, быстрая поросль сразу захватывала свободные пространства, даже уже невзирая на то, что здесь похоронены люди. Древние могилы исчезали в тени зарослей и нагромождениях опавшей листвы. Толстые стволы деревьев обхватывали в свои тиски перекладины оградок, сращиваясь с железом. Дорожки ссужались, а рядом, в шаге, уже и не протиснуться взрослому человеку.
Да и зачем?
Нет такой необходимости у нормальных людей — пробиваться вглубь кладбища через стены плотных спутанных зарослей. А между тем в глубине кладбища уже, и трава не росла. Там, под прикрытием плотной кроны сросшихся тополей и в яркие дни свет не особо проникал, а в ненастье и вороны в подлесок не залетали.
Запустение и уныние брошенных могил.
Дождь моросит.
Тишина.
Влажный ветер всколыхнет воздух и снова все затихает.
И все-таки к одной древней могилке вела свеженькая натоптанная тропка. Через завалы плотного мусора, минуя ленточкой еле угадываемые могилы без памятников и крестов, тропинка безопасно петляла, петляла, петляла и вдруг упиралась в неказистую ржавую оградку.
— Ну, здравствуй, красавица!
Голос прозвучал глухо, хрипло и без свидетелей.
Большой сгорбленный человек в темной, неказистой, в какой-то бесформенной накидке вытер некрасивый рот и закурил папиросу. Кашлянул противно, сплюнул на соседнюю неизвестную могилу, потоптался. Теперь кашлял долго и глубинно, пока не харкнул из легких мокротой.
— Молчишь? — продолжал кашлять человек в капюшоне. — Ну, ну, давай, капризничай.
Мужчина высоко задрал голову вверх — там за кронами деревьев кружился большой водоворот из черных птиц. Осенняя стая была просто огромная.
— Твари! — скривился он и вновь посмотрел на могилу.
Убранство этой могилки отличалось от соседних. Кованые прутки, покрытые патиной, причудливо извивались, соединенные в местах сгибов витиеватыми перемычками. В те времена кузнец постарался от всей души и выковал православный крест — с мастерством и любовью.
После тех скорбных времен миновало, утекло времечко, как сухой песочек из пригоршни. Никто не смог удержать нарастающий поток минут, часов и дней. Даже недели, декады и месяцы мелькали и пролетали, шурша заботами — быстро и незаметно. Годы шли уверенной поступью, и вдруг уже и десятилетиям нет числа.
Могилы на старом кладбище оседали, заваливались кресты и памятники, покосились и даже исчезли оградки, а кое-где совсем ничего не осталось на месте чужого горя, и только пятна или чуть заметные бугорки неявно намекали, что здесь когда-то нашел свой последний приют пожилой мужчина, заболевшая женщина или утонувший ребенок, или иной кто — бабуся ли от старости, парень ли расшибся, теперь неведомо. Давно это было, сегодня уже никто не вспомнит, чей прах растворился в местной глине…
— Ну, хватит! — рявкнул человек в капюшоне. — Скоро я не смогу приходить к тебе и терпеть твои капризы!
— Почему?
Этот вопрос, заданный хрустальным неживым голосом, взметнул еще выше тысячи встревоженных ворон. Стало тихо.
Старый сгорбленный человек горько усмехнулся и ответил:
— Я умираю…
— Это правда? — пропел голос.
— Да.
Призрачный туманный силуэт красивой молодой женщины возник из ниоткуда и, создав задумчивый образ с чистым открытым лицом и ниспадающими волосами, замер, уперев тонкий пальчик в изящный подбородок.
— А ведь это ты убил меня…
Туманные глаза смотрели в упор.
Мужчина хрипло засмеялся, но вдруг стало понятно, что это не смех, а всхлипывания и рыдания.
— Нет! Это не я!
— Ты… Нам ведомо все!
— Нет!
— Да… да… Я помню все…
— Что ты помнишь к шуту? Я любил… я всегда любил тебя… мою Еву…
Мужчина снова всхлипнул.
— Ты и меня убил, — прошелестел детский голосок. — Да, мама?