– Хо, это кто еще? – положив весла в лодку, белоголовый Гостята обернулся с мостков.
Сотник с Добровоей и другим унотом, Благославом, дружно повернули головы, полюбопытствовали. И немудрено: с косогора вниз, к речке, бежал абсолютно голый мужик лет сорока, лысоватый, с растрепанной бородою, круглым брюхом и кривоватыми волосатыми ногами. Бежал вовсе не потому, что за ним кто-то гнался или, наоборот, кого-то хотел догнать. Просто бежал. Что-то орал и пытался затянуть песню, да не простую, а про древнего жесткого бога Ящера:
– Сиди, сиди Яш-ша! Под ракитовым кустом! Сиди, сиди…
Оп! Запнувшись о кочку, голый певец нелепо взмахнул руками и кубарем скатился в омут.
– Мефодий. Новгородский торговый гость, – со знанием дела пояснила Добровоя, похоже, ничуточки не смущенная видом голого мужчины. – Вторую седмицу на постоялом дворе сидит. Все запасы браги выпил, гад ползучий, – мои на него за это ругались.
– Торговый гость… – Миша уселся в лодку, на резную корму, как и положено должностному лицу, облеченному немаленькой властью. – Купец, значит. Так он торговать должен, а не днями напролет бражку пьянствовать! Э-э! Не утоп бы! Уноты, братцы, – помогите-ка…
– Да вынырнул уже!
И правда – вынырнул, встал на мели, воду из уха вытряс, заругался:
– Ох, черт, чертушко! И когда только на Руси-матушке дороги будут?
– Какой же он новгородец? – дождавшись, когда Добровоя проберется на нос, сотник махнул рукою гребцам – поплыли. – Новгородцы все «цокают». Зацэм, поцэму, цто… И черта они бы «цортом» прозвали! Да и не помянули б его в ярости, скорей – того же Ящера-Яшу или вообще – волховского коркодила.
– Кого-кого? – заинтригованные до глубины души, уноты позабыли про весла.
– Ну, крокодила, – хмыкнув, пояснил Михаил. – Зверь такой зубастый, рептилия. Ну, песни еще поет… Я играю… на гармошке… у прохожих на виду-у!
– Песни поет?! Коркодил?!
– Да шучу я про песни.
– Коркодил этот, говорят, страсть как много народу в Волхове поел! – поудобней устроившись на носу лодки, вскользь заметила Воя. – А Мефодий этот не с самого Новгорода, откуда-то с дальних пятин. То ль с Обонежья, то ли с Двины-реки.
«А девочка и вправду не дура! – улыбнулся сотник. Много чего знает, ведает. Ну так девчонка же! По воду к колодцу пошла – тут и «женсовет» местный, «желтая», можно сказать, пресса в лице особо говорливых особей типа той же Варвары. Сплетни, слухи, скандалы! Просто кладезь информации, была б еще она проверенной, или, говоря по-научному, – верифицированной, цены б такой инфе не было!»
– А гулеванить он тут с дядькой Сучком остался! Правда, Сучок уж проспался давно… А это, вон, оладьи свои в Туров отправил, да велел там торговать, его дожидаться…
Ах вон оно что. Сучок, значит, собутыльник-то, ага! Ах, Кондратий Епифынович, – седина в бороду, бес в ребро? Хорошо еще, не по девкам пошел, а по пьяной стежке.
– А вон и Пимка идет! – Добровоя указала на появившегося на берегу парня – родного племянника Кондратия Епифановича – Питирима, попросту – Пимку или Швырка.
– Здрав будь, гость торговый! – подойдя к реке, ухмыльнулся Швырок. – Дядюшка к завтрему долг требует. Меня вот послал.
– Какой еще долг? – Выйдя из воды, бесстыдный купчина похлопал себя по бокам. – Уфф! Не худо это я искупался.
– Две ногаты! – гнул свое Пимка. – Дядюшка сказал, ты вчера еще отдать обещался.
– Две ногаты, горишь? Мх! А на что он вторую баклагу пьянствовал?!
Глядя на все это безобразие, Добровоя с осуждением покачала головой и неожиданно предложила «хорошенько наподдать» купцу, чтоб не выпендривался. Что ж… в принципе, оно б и неплохо – успокоить буяна, – да вот толок со временем…
– Ничего, Швырок и сам справится, – сотник спрятал усмешку. – Если что, на подмогу-то прибегут, чай, не в лесу. Давайте-ка, парни, гребите швыдче!