– Так им, в младшей страже, жениться покуда нельзя, – авторитетно заявила Алена. – Хотя их ведь и этому учат.
Марья хмыкнула:
– Эт мы знаем. И Ермила этого знаем немножко. Парень сурьезен, пригож. Одно спрошу – избу он сможет поставить? Или, там, забор, баньку сложить?
– Ну-у, один-то навряд ли. Так и наши-то мужики…
– Ему избу ставить не надо – на то, чай, плотники есть.
– Так что ж он, не рукастый?
– Зато мозговитый, ага.
– А вот что лучше, бабоньки, – рукастый или мозговитый?
– Ну-у… что и сказать, не знаю! Хорошо ж так, всего понемногу… Неплохо б и чтоб на лицо пригож был!
– Да парень ж не девка – с лица воду не пить!
– А мне темненькие не по нраву. Я светлоликих люблю!
– Знаем, знаем, кого ты любишь!
– А что это вы знаете? А? Наболтали уже? Мхх…
– Та-ак! Марья, положь коромысло!
– Тетка Алена, отстань!
– Кому сказала – положь!
В церковь Ермил заглянул ненадолго. Пообщался с отцом Симоном, помолился да поставил две свечки за упокой рабов Божьих Варвары и Пресмысла, в крещении – Павла. Пуще всего было жаль Варвару. Хоть она и из гулящих дев, а добрая была и такой лютой смерти не заслужила… Эх, Константинополь-Царьград… Сотник до сих пор переживает, себя корит – видно…
Уже вовсю разгорался день, теплый, летний, никто праздно по улице не шатался. Кто на покосе, кто в полях, кто на усадьбе – все по хозяйству, да мало ли дел? Летний денек год кормит – такое присловье было.
Обойдя выросшую на перекрестье улиц березу, Ермил подошел к полуоткрытым воротам, заглянул во двор:
– Здрав будь, дед Титок. Все ли по добру?
– Твоими молитвами…
Возившийся у коновязи дед лишь оглянулся, не отрываясь от дела. Что-то там подвязывал, ремонтировал…
– Ладислава-краса дома ли? Мне б на пару слов… Яблочный спас скоро – уговориться бы.
– Ну-у, скоро – сказанул… Хотя… как посмотреть.
Присвистнув, дед махнул рукой:
– На гумне Ладислава твоя… Или на риге – молотит…
– Так я пройду… ненадолго.
– Ну, коль ненадолго – пройди… Погодь! Пса приберу… Карай, Карай… свои.
Громыхнул цепью здоровенный кобель бурой, с желтыми подпалинами, масти. Заворчал, покосился на чужака, однако ж не лаял – хозяин-то вот он, рядом.
– Эвон рига-то, за птичником, за амбаром…
Пройдя по двору, отрок свернул за амбар и увидел просторный молотильный сарай – ригу – с распахнутыми настежь воротами. Из сарая доносились ритмичные звуки… будто кого-то били, этак невозмутимо мутузили…
– Х-хэк!
Ах, как Ладислава управлялась с цепом! Не хуже иного мужика. И вся из себя – сильная, статная. Грудь – ого-го! Мускулы так и ходят…
– Здрав будь, Лада.
– А-а-а! Ермиле…
Девушка была в одной рубашке с подвернутым выше колен подолом… да тонкая льняная ткань и так почти ничего не скрывала. Вот и отрок невольно залюбовался…
– Слюни-то подбери, – поведя черной бровью, беззлобно хохотнула красавица. – Коли пришел – срочное что?
– После вечерни – на дальний луг, – оглянувшись по сторонам, Ермил понизил голос. – Ну, там, где чучело по весне сжигали. Господин сотник ждать будет.
– Приду.
Похожую на мальчика Добромиру отрок отыскал на мостках – девчонка стирала белье и тоже разделась – в одной рубашке. Маленькая, стройненькая… темно-русая коса с вплетенной красной лентой – ишь ты, жених уже есть! Ермил невольно улыбнулся – гляди-ка, титек почти нет, а жених уже есть! Быстро девки растут. Одна-ако…
– На дальний луг? А, где чучело сжигали… Приду.
– Корзинку-то тебе не помочь донести?
– Корзинку-то? – девушка улыбнулась, щурясь от яркого солнца. – Не-е… Есть кому помогать.
Ну, понятно – коли лента в косе… Жених! Оттого, видно, Добромира такая улыбчивая.
Пухленькая востроглазая Любава встретилась Ермилу у пристани – спешно бежала к рядку, как тогда называли небольшую торговую лавку.
– Ой, Ермиле, здрав будь. Как там господин сотник? Небось не зря прислал? Небось понадобились? Ой, а я все такая заработанная, такая, что ой прям… Говорят, ладьи должны вот-вот подойти. Из Киева, а то – и из самого Царьграда. Вот я и бегу… пироги, квас… да мало ли чего тем корабельщиком надо? Все продадим, пусть только купят! Ах? Что-что? На дальний луг… где чучело… Конечно, приду! Сам господин сотник зовет – чего же не прийти-то? Не-не, с делами пока братец управится, он у меня востер, не смотри, что двенадцать осенью только. Хочет в младшую стражу. Возьмут, как мыслишь?
– Мыслю, возьмут, – прощаясь, улыбнулся отрок.
У этой ленты в косе не было – наверное, женихи еще только намечались. Да и такую болтушку замуж… ой-ой-ой!