Россия заняла диаметрально противоположную позицию. Основная проблема в том, что Россия никак не может привыкнуть к тому, что бывшие республики СССР стали суверенными государствами. Это старая болезнь. В ноябре 1986 года на заседании Политбюро министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе сетовал на то, что «наши товарищи и тут, и там, в Афганистане, – никак не могут привыкнуть, что имеют дело с суверенным государством. И МИД, и Минобороны, и прочие ведомства к этому не привыкли».[16]
Характеристики бывших советских республик, в том числе центральноазиатских государств, и их лидеров в российской прессе, а иногда и в устах высокопоставленных политиков не отличались деликатностью и дипломатичностью. Либеральные реформаторы и ортодоксальные почвенники сходились во мнении, что «пять тюбетеек» – так высокомерно называли Узбекистан, Казахстан, Туркменистан, Кыргызстан и Таджикистан – мешают нормальному развитию России, являются паразитирующим наростом на теле российской экономики. Пять республик, по их мнению, просто обречены на экономический провал и погружение в пагубный тоталитаризм. Отцепить центральноазиатский балласт и быстро въехать в Европу – таким был план российских реформаторов.
Но Европа вовсе не желала распространяться от Атлантики до Урала. Она не против включения в свои ряды Украины, Беларуси и Молдовы, естественно, после реальных политических и экономических трансформаций в этих странах. Что касается России, то большинство членов ЕС солидарны с тем, что она – не Европа. Например, министр иностранных дел Франции А. Жюппе писал, что принять Россию в Европейский Союз означало бы убить европейское строительство.[17]
Только после отказа признать Россию в качестве европейского государства и члена ЕС, многочисленных претензий с Запада на отсутствие в России демократии, гигантскую коррупцию, появление реваншистских и даже фашистских тенденций пришло понимание значения восточного направления в российской политике. С середины 90-х годов XX века начинается активизация политики Кремля в СНГ. И не совсем удачно.
Например, в декабре 1993 года в Ашгабате было подписано соглашение между Туркменистаном и Россией о двойном гражданстве. При этом российский президент Борис Ельцин заявил: «Я первым получаю двойное гражданство». Двойное гражданство было в начале 90-х годов XX века одной из основных целей российской политики в Центральной Азии. Парадокс был в том, что сама Россия законодательно отрицала возможность двойного гражданства для своих граждан. Такие известные ученые, как В. Тишков, указывали на то, что приобретение двойного гражданства не будет способствовать стабильности в новых государствах и гражданской лояльности лиц, имеющих двойное гражданство.
Казахстан отказался от такой чести. И это было понятно: двойное гражданство в многонациональной стране просто размывало само понятие гражданства. В то же время достаточно многочисленное русское население региона рассматривалось как важный фактор психологической защиты. Они видели в двойном гражданстве шанс вернуться в Россию в качестве полноправных граждан, а не иностранцев или лиц без гражданства. Двойное гражданство многими трактовалось как возможность избирательно подходить к обязанностям того или иного государства и в то же время в полной мере пользоваться привилегиями обеих стран.
Несмотря на свой радикальный шаг, Туркменистан в дальнейшем фактически прекратил интеграционные игры в СНГ, занял позицию нейтралитета, а русское население не получило никаких дополнительных привилегий от своего двойного статуса. Скорее наоборот, политика властей стала более жесткой.[18]