Но последнее я уже не слышала, так как благополучно рухнула в темноту. И не знаю, то ли от того, что он ЭТО съел, то ли яд уже начал действовать…
Очнулась потому, что меня трясли. Сильно, при этом хлопая по лицу тяжелой мужской ладонью
— Вознесенская приди в себя на минуту, а? Мне ключи нужны, срочно! Вознесенская! Мать твою! Ключи где!?
— К-какие…?
— Твои, от квартиры!
— В кармане… — еле сдержалась, чтобы не отрубиться сразу.
— Елизавета, девочка, моя зеленая… В кармане чего? У меня тылы подмерзают, знаешь ли!
— Джинс… — все, больше говорить не могла, так как по горлу снова подымалась горечь, грозившая перейти в большое “буэ”.
Виктор опустил меня на холодный бетонный пол. Потом начал шарить по мне руками, оттягивая все карманы, что попадались ему на пути. Наконец, маленький ключик был обнаружен в самом маленьком кармашке, и мужчина натужно сопя, старался протолкнуть туда свои пальцы, чтобы выудить искомое.
Вот меня снова подняли и закинули на плечо. Живот больно передавило, рюкзак, застегнутый карабинами на мне поперек груди, дернулся вперед и больно саданул по темечку. Охнув, открыла глаза и все! Пропала! Перед моим носом было совершенство! Прекрасное! Удивительное! Неповторимое совершенство! Голая задница Виктора Гадича Полоза!
Да, не оригинально, зато как звучит! Вообще-то он Гадович, но все его не иначе как Гадичем и не зовут. Я самая лояльная, зову его Виком или Виктором Гадовичем.
Мышцы на филейной части Полоза перекатывались под кожей по ходу того, как он поднимался по лестнице. А я, не забывая постанывать от накатывающей дурноты любовалась тем, что в обычной жизни мне видеть было не суждено.
Через минуту, осознала, что ног не чувствую вовсе, через секунды чувствительность потеряли руки, живот, грудь. Еще немного и онемение поднялось к шее.
Наконец, отвлеклась от разглядывания попы начальства и заметила знакомые выбоины в бетонном полу. О! Мы на месте! А что мы тут делаем? Это же мой подъезд! Мой Этаж!
Язык уже с трудом ворочался, словно я ходила к стоматологу на удаление всей челюсти и меня под завязку накачали “заморозкой”
— Э-э-э, Шеф — проблеяла я с его плеча — а мы, что, ко мне домой пришли?
— Да, Вознесенская…
— А почему… — я не успела закончить, но меня перебили
— Так ты помираешь….
— Фэфф…? — я с ужасом поняла, то слюна начала вытекать изо рта… — А фы фего говый…? — вот еще секунда и она капает на его оголенный филей. Вот, что значит пускать слюни на задницу начальства. Мне сейчас даже стыдно не было.
— Вознесенская, не падай в моих глазах до уровня Гали, хоть сдохни нормально, а?
Последнее, что я услышала, был звук вставляемого в дверь ключа и щелчок замка. После этого я снова провалилась в черноту.
Очнулась в своей кровати. Попыталась открыть глаза — безрезультатно! Заворочалась, пытаясь повернуться на бок. Мне очень хотелось писать. Нет, не так. Мне ОЧЕНЬ надо было в туалет!
— Елизавета, хватит, крутиться!
Замерла, услышав знакомый и такой любимый голос практически над самым ухом. Вот, вот оно — мое спасение!
— Молодец, а я теперь спи… — недовольно буркнул мужчина
— Я писать хочу… — еле выдохнула.
— Вознесенская, а потерпеть?
— Я не наг, я не могу потерпеть…я писать хочу… — нет, стыдно мне не было, мне хотелось писать и на этом фоне отступали даже воспоминания о прекрасной заднице Вика и того, что он, похоже, лежит рядом.
— Блин, ну вот какого-ж, а?! Только заснул…
— Виктор Гадович, вы ж не спите, вы наг — почему-то после мысли о нем в моей постели, я резко перешла на официоз.
— Вознесенская, вот зануда ж ты…И я сплю…Иногда
— Я не зануда, я лучший сисадмин Питера и еще писать очень хочу….
И да. Кстати. Я сисадмин. Поверьте, у Виктора Полоза — сисадмин уже тот, кто знает, как нажать кнопку вкл. на кофемашине! И я знаю! Я жму ее по двадцать раз на день за бешенную, по моим меркам зарплату. А все остальное — это так. В удовольствие!
В удовольствие я копаюсь в компе и ищу информацию в мировой сети. В удовольствие бегаю вместе с ним по изнанке. В удовольствие часами сижу в его крутой тачке и слушаю музыку во время слежки. В удовольствие покупаю новые гаджет ништяки, которыми сам Виктор Полоз пользоваться не умеет и не хочет! А зачем, если есть я!?
— Вознесенская, але! Тебе еще надо или ты, наконец, уже померла, и я могу спокойно почитать новости?